Вечера тянулись для Ашера томительно долго. Хотя на обратном пути он останавливался передохнуть в ресторанчике при магазине, темнело быстро, и иногда он возвращался домой на попутной машине, а то и на тракторе.
Однажды вечером он задержался у вдовы, и она стала рассказывать о руднике. На следующий день он отправился в низину возле местечка Санкт-Ульрих разыскать место, где раньше возвышался рудничный копёр [5] Копёр — башенка над стволом шахты для установки подъемника.
. На этом месте раскинулось широкое, перепаханное поле. Ничто не напоминало больше о руднике. Второй шахтный ствол целиком засыпали. Первоначально рудников было два. Оба принадлежали частным владельцам. Первый закрыл рудник, потому что добыча угля перестала приносить доход, а второй — потому что состарился и не имел сына-наследника, которому мог бы передать дело. Правда, угля хватило бы еще лет на десять-пятнадцать. Штреки-то, сказала вдова, были высотой всего полметра. Работать приходилось лежа. Рудничные вагонетки под землей тащили лошади, стойла тоже были устроены в горе. Об автоматической подаче воздуха тогда никто и слыхом не слыхивал: одному горняку вменялось в обязанность обслуживать вручную насос для подачи свежего воздуха. На том руднике, что поновее, электричество день и ночь производила огромная паровая машина. После смены крестьянам приходилось еще и в огороде копаться, и скотину кормить, и все же они очень жалели, что рудник закрывают, ведь многим теперь пришлось за тридевять земель ездить на работу. Тот, бойкий на язык, что то и дело перебивал оратора на предвыборном собрании, — Ашер успел рассказать ей об этом, — был на руднике членом производственного совета. Он больше двадцати лет добывал уголь, а когда шахта закрылась, не нашел другой работы. Само собой, он был социалист. И коммунисты у них водились. Однако с тех пор как рудник закрыли, их становится все меньше и меньше. В другой раз она рассказала о бургомистре, члене Национал-социалистической партии, которого в последние дни войны повесили партизаны. Однако многие поддерживали национал-социалистов, все потому, что были кругом в долгах, а закон их в одну минуту освободил от всех долгов. А потом, если бы не война, то где уж крестьянским сыновьям повидать мир: они побывали и в России, и в Африке; один, ее сосед, служил матросом на подводной лодке. Но, конечно, почти в каждой семье погиб отец, сын или брат. Она-де не знает ни одного двора, где бы хоть кто-нибудь не погиб. В часовнях и на кладбищенских стенах Ашер уже видел памятные доски с именами погибших. В Гляйнштеттене был воздвигнут памятник павшим во время двух мировых войн. У ангела, венчающего памятник, откололась голова, памятные доски с именами павших и гильзы снарядов скрыла разросшаяся туя. Как-то в воскресенье ему довелось увидеть шествие Товарищества. Мужчины несли во главе колонны расшитый стяг и, сплошь в штирийских народных костюмах, шли за ним стройными рядами, под марш, исполняемый местным оркестром. Говоря о Товариществе, люди обыкновенно называли его «Союзом ветеранов», потому что большинство его членов составляли старики, а молодежь, отслужившая в армии, вступала в него неохотно.
Однажды к нему примчался на мотоцикле Голобич и объявил, что один человек, живший неподалеку от Хаслаха, изнасиловал двенадцатилетнюю девочку. Он завлек ее к себе в дом, посулив денег, а потом переоделся в женское платье, и она перестала его бояться.
Он уговорил Ашера поехать с ним в Хаслах. Дом преступника стоял на окраине местечка. Ашер еще издали заметил возле дома небольшую толпу, оттуда как раз отъезжал на мопеде толстый жандарм.
— Поймали уже? — спросил Голобич, притормозив и слезая с мотоцикла.
— Да, — ответила одна из стоящих поблизости женщин. — Его вывели из дому и увезли на машине.
Она была высокая, худая, в темном пальто и домашних тапочках.
— Он что-нибудь сказал?
— Нет, ни слова.
Ашер заметил, что домик у преступника был маленький, всего одна комнатка и сени. Возле одного из трех окон стояли пчелиные ульи, покрытые полиэтиленом, на них лежали борти.
— Да и человек-то вроде неплохой, — сказала какая-то женщина. — С ним лет десять тому назад произошел несчастный случай, вроде как головой повредился. Он несколько лет пробыл дорожным рабочим, а потом вдруг оделся в черное и заявил, что он — священник.
Все, мол, приходскому священнику в Санкт-Ульрихе досаждал, все таскался к нему да «по-латыни» говорил, а сам-то знать не знал латыни. В конце концов, священник установил на двери глазок, и когда он звонил, ему не открывал. А еще он делал предложение нескольким женщинам, по большей части, пожилым, но ни одна за него не пошла, хоть он и грозил в случае отказа жизни себя лишить.
Читать дальше