Роберт Ирвин - Пределы зримого

Перестань, Мукор. Говорю тебе: хватит!

— Ну, Мамочка, ну пожалуйста. Я так давно хочу поговорить с тобой. А, что Филипп встречается со Стефани уже Бог знает сколько времени — неужели это оказалось для тебя новостью? Как? Разве ты ни о чем не догадывалась? А ведь они давно замышляют рано или поздно избавиться от тебя каким-нибудь образом. Тогда этот дом достанется им одним. Только я остаюсь на твоей стороне, Мамочка.

Мукор начинает декламировать утраченные финальные строфы из спенсеровской «Королевы фей». Ее голос очень слаб, едва слышен, и складывается впечатление, что Мукор читает стихи скорее для того, чтобы подбодрить саму себя:

Урок литературы остается незаконченным. Нас прерывает звонок. Сквозь слезы я едва нахожу телефон и беру трубку. Опять все неправильно: оказывается, звонят в дверь. Звонок стихает, и из-за двери доносятся непонятные звуки — какое-то шарканье, топтание на лестнице. В замочную скважину вставляется ключ, слышен лязг открываемого замка.

— Извини, дорогая, что растрезвонился. Ключи куда-то засунул — не сразу удалось найти.

— Филипп!

Я протягиваю к нему руки, обнимаю его и тяну к себе, на пол. Филипп неловко пытается отстранить меня, и сквозь пелену слез я вижу, что за ним стоит Стефани, а еще с ними — «Роговые Очки». Интересно: то, что сейчас застыло на их лицах, — это и называется ободряющими улыбками?

— Не надо плакать, дорогая.

Взяв меня за руку, Стефани опускается на ковер рядом со мной. Что еще более странно — «Доктор Роговые Очки» тоже садится на пол и ласково берет меня за вторую руку. Филипп башней нависает над нами. Словно не зная, куда посмотреть и чем заняться, он снимает с плеча чешуйку перхоти и делает вид, что внимательно рассматривает ее. Однако я прекрасно вижу, что при этом он наблюдает за тем, как я наблюдаю за ним. Стефани требовательно сжимает мою руку, но я старательно отворачиваюсь от нее.

— Так вы, оказывается, не из Института Белизны, — вздыхаю я. — И зовут вас вовсе не Роговые Очки.

— Вообще-то моя фамилия Уайт. А вы не могли бы рассказать мне об этом Институте?

Мне трудно продолжать делать вид, что все идет нормально. Наоборот, в присутствии моего мужа такие разговоры выглядят особенно глупо. Но я нахожу в себе силы и рассказываю им все — все то, что рассказывала своим гениальным гостям, и даже больше.

— …Но, увы, нет такого заведения — Института Белизны, — эхом вторит мне доктор Уайт.

Неужели они принимают меня за полную идиотку, не способную заметить их многозначительные переглядывания? Филипп и Стефани подмигивают Уайту, требуя, чтобы он начал разговор от их имени.

— Марсия, дорогая, я хочу, чтобы вы внимательно выслушали меня, — говорит он. — Когда вы были маленькой, вас никогда не покидало ощущение того, что взрослые что-то прячут, скрывают от вас. Скорее всего, вы ни с кем об этом не говорили. Более того, вполне вероятно, что и себе самой вы не признавались в этом подозрении, но — оно в вас присутствовало, и поделать с этим вы ничего не могли. Это было одним из ваших тайных предположений об устройстве мира. И ничего в этом нет страшного или необыкновенного. Многих детей мучают сходные подозрения. Потом, когда вы немного подросли — ну, скажем, лет в десять, — вы, скорее всего, засунули едва сформулированные подозрения в один из самых дальних чуланов памяти и погрузились в самую обыкновенную жизнь: школа, игры, родители и так далее. По прошествии еще какого-то времени, вероятно уже подростком, вы приходите к выводу о том, что спрятанный вами подальше Большой Секрет действительно существует. Это ощущение вполне типично для переходного возраста и периода первоначальной половой зрелости. Дело в том, что, как выясняется, секс — вовсе не настолько значимая часть жизни, и многие люди, для которых жить означает не только жить половой жизнью, которые способны на что-то еще, стараются найти для своей жизни какое-то дополнительное наполнение, чтобы хоть как-то реализовать себя.