Роберт Ирвин - Пределы зримого

Как сказал Блейк, «кто не мечтает и не воображает мир в лучших и более изящных чертах и в более сильном и сверкающем свете, чем тот, что могут видеть его несовершенные, смертные глаза, тот просто лишен дара воображения».

— Хватит с меня на сегодня художников, — говорю я.

— Занудные голландцы показывают только внешние черты и контуры. Это всего лишь Аналитика, Но Не Истинная Живопись, — возражает мне Блейк и, делая пренебрежительный жест в сторону кочерги и котла на «Женщине, чистящей яблоки», декламирует:

Возможно ли Мудрость вместить в серебряный

прут,

А Любовь — в золоченый котел?

— В любом случае я не намерена позировать обнаженной, да и холодно мне, — замечаю я и оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чем можно было бы прикрыть наготу.

Его рука ложится мне на плечо и останавливает меня:

— Не нужно, Ангел мой, ибо твои одежды — это Свет. А кроме того, я не буду сегодня писать. Покажи мне лучше Чудо, о Ангел моего Сердца.

— Я, кажется, знаю, что может заинтересовать тебя. Я прочитала о них у Ширли Конран, в ее «Сверхженщине».

Я собираюсь продемонстрировать ему несколько особо интересных экземпляров Lepisma Saccharina, или серебристой рыбки. Это такие маленькие, в переливающейся чешуе червячки, что живут за обоями, в основном там, где сыро. Питаются они нижним слоем обоев и клеем. И хотя рождаются они в сырости и влаге, зимой, когда становится холодно, они мигрируют, не вылезая из-под обоев, поближе к источнику тепла — камину или плите.

Блейк опять обгоняет меня и зачитывает фрагмент своей эпической поэмы «Коллембола»:

О серебряная рыбка,

Что пронзает стены!

Серебряная рыбка, поедающая бумагу,

Мельчайшие криптограммы бактерий,

Питающаяся крахмалом, пожирающая грибок.

Мои милые крошки, они ищут тепла,

Но находят жару и огонь.

Ибо рыбке в огне суждено лишь гореть,

А значит — моя рыбка поджарится и умрет…

Прервав чтение стихов, он говорит:

— Действительно, это Чудо.

Вдруг тень опускается на его лицо.

— Ангел мой, Марсия, — говорит он мне, — я пришел, чтобы предупредить тебя об опасности. Иди за мной в прихожую.

В холле Блейк без труда находит влажную отметину на ковре. К ней он и обращается с очередными виршами:

О Мукор, чудовищное порождение грязи!

Не думаешь ли ты, что ты — дитя Радости?

Не осыпаешь ли ты нас своими спорами?

Склизкий червь, мутный ил и болотная жижа!

Облако Ужаса пеленой покрывает Зрительный

Нерв,

С радостью и жадностью служишь ты Сатане!

Во сне я видел сон:

Я видел девушку, вытирающую в комнате пыль.

Дева, — воззвал я, в слезах и соплях, -

Или ты Ангел? Все равно — вот твой рок.

Что есть Пылесос, как не дыхание человека?

И что есть Плесень, как не смерть для какой-

нибудь Кейт или Нэн?

Что есть Грязь и Плесень, как не смерть

человека?

И что есть пылесос со сломанным

вентилятором?

— Мукор разыгрывает тебя, — говорит он. — А когда вернется твой муж, его дудочка заклинателя замолчит, но твое тело будет по-прежнему биться в конвульсиях, сжимаемое в виноградной давильне грибка, страшная боль будет пронзать его. Марсия захлебнется, и Мукор восторжествует. Твой муж — человек здравомыслящий, и, боюсь, он решит, что ты сошла с ума. Я думаю, он попытается успокоить тебя, но в итоге — поверь моему пророчеству — тебя ждут наручники, смирительная рубашка и запертая палата в одной из лондонских лечебниц. Мой дикий Ангел будет пойман и связан, и когда Мукор придет к тебе, спустившись по стене, шипя от удовольствия…

Где-то внизу, у меня под ногами, Мукор довольно шипит. Я давлю его пяткой.

— …ты превратишься в Ангела Тьмы.

На кратчайший миг я вдруг задумываюсь над тем, не загоняет ли меня Блейк в ловушку. Вот ему приспичило внимательно рассмотреть пятнышко оставшихся на моей пятке плесневых спор. Отпечаток спор каждого грибка неповторим, уверяет он меня. Этот вот несомненно принадлежит белой домашней плесени. Собеседник заставляет меня нервничать.

— Отвяжись, Уильям. Я не безумна.

— Ты видишь слишком много и в то же время — слишком мало, — отвечает он мне. — Слишком много для Филиппа и врачей, недостаточно много — чтобы понять Истину. Смотри глубже. Твои видения должны распространяться на все то — и более того, — что может создать эта смертная, саморазрушающаяся природа.