Франсуаза Саган - Любите ли вы Брамса? (Сборник)

— Хоть вы и презренная личность, но похоже.

— А к вашему вчерашнему другу я еще не присмотрелся. И, кроме того, он неподражаем.

Последовало молчание. Поль улыбнулась.

— Да, неподражаем.

— А я? Я лишь бледная копия десятков молодых людей, слишком избалованных, у которых благодаря родителям имеется, какая-нибудь необременительная профессия и которые заняты лишь тем, чтобы занять себя. Так что вы в проигрыше — я имею в виду сегодняшний завтрак.

Его вызывающий тон насторожил Поль.

— Роже сегодня занят, — сказала она. — Иначе я не была бы здесь.

— Знаю, — отозвался он, и в голосе его прозвучали озадачившие ее грустные нотки.

Во время завтрака они беседовали о своих занятиях. Симон изобразил в лицах целый судебный процесс по поводу убийства из ревности. Во время судоговорения он вдруг выпрямился и, тыча пальцем в сторону Поль, которая не могла удержаться от смеха, воскликнул:

— А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству.

Он замолчал, выпил залпом стакан вина. Поль не пошевелилась.

— Страшный приговор, — с улыбкой произнесла она.

— Самый страшный, — уточнил он. — Не знаю более страшного приговора и притом неотвратимого. Лично для меня нет ничего ужаснее, как, впрочем, и для всех. Только никто в этом не признается. А мне временами хочется выть: боюсь, боюсь, любите меня!

— Мне тоже, — вырвалось у Поль.

Вдруг ей представилась ее спальня, угол стены против кровати. Спущенные занавеси, старомодная картина, маленький комодик в левом углу. Все то, на что она глядела каждый день утром и вечером, то, на что она, очевидно, будет глядеть еще лет десять. Даже более одинокая, чем сейчас. Роже, что делает Роже? Он не вправе, никто не вправе присуждать ее к одинокой старости-, никто, Даже она сама…

— Сегодня я, должно быть, кажусь вам еще более смешным, чем вчера, просто нытиком каким-то, — негромко произнес Симон. — А может быть, вы думаете, что молодой человек решил, мол, разыграть комедию, надеясь вас растрогать?

Он сидел против нее, в светлых глазах мелькала тревога, лицо у него было такое гладкое, предлагающее себя, что Поль захотелось прикоснуться ладонью к его щеке.

— Нет-нет, — ответила она, — я подумала… подумала, что для этого вы слишком молоды. И безусловно слишком любимы.

— Для любви требуются двое, — возразил он. — Пойдемте-ка погуляем. Уж очень погода хорошая.

Они вышли, он взял ее под руку, и несколько шагов они сделали молча. Осень медленно и ласково просачивалась в сердце Поль. Мокрые, рыжие, уже наполовину затоптанные листья, цепляясь друг за друга, постепенно смешивались с землей Она почувствовала нежность к этому силуэту, безмолвно чествовавшему рядом с ней. Незнакомец на минуту стал товарищем, спутником, тем самым, с которым идешь пустынной аллеей на закате солнца. Она всегда испытывала нежность к своим спутникам, будь то на прогулке или в жизни, признательность за то, что они выше ростом, так на нее непохожи и в то же время такие близкие. Ей представилось лицо Марка, ее мужа, которого она покинула, покинув легкую жизнь, и лицо того, другого, который так ее любил. И, наконец, лицо Роже, единственное лицо, которое память показывала ей живым, переменчивым. Трое спутников в жизни одной женщины, трое хороших спутников. Это ли не огромная удача?

— Вам грустно? — спросил Симон. Обернувшись к нему, она улыбнулась в ответ. Они все шли и шли.

— Мне хотелось бы, — произнес Симон сдавленным голосом, — хотелось бы… Я вас совсем не знаю, но мне хотелось бы думать, что вы счастливы. Я… я… Да что там! Я восхищаюсь вами!

Она не слушала его. Уже поздно. Возможно, звонил Роже и решил позвать ее куда-нибудь выпить кофе. А ее нет дома. Роже что-то говорил о поездке в субботу, предлагая провести день за городом. Сумеет ли она к тому времени освободиться? Не передумает ли он? Или это обещание, как и многие прочие, вырвала у него любовь, ночь, когда (Поль хорошо знала его) он не представлял себе жизни без нее и когда их любовь казалась ему такой весомой, такой самоочевидной, что он уже переставал сопротивляться. Но стоило ему очутиться за дверью, на улице, вдохнуть будоражащий запах своей независимости, и она снова теряла Роже.