Станислав Сенькин: Семь утерянных драхм

Мне пришлось обмануть игумена, сказав, что я круглый сирота. Я выполнял послушания хорошо, на богослужения старался не опаздывать. Поэтому я нормально вошёл в небольшое братство монастыря, и игумен, несмотря на мою судимость, надел на меня подрясник. Я уже привык жить в монастыре и думал, что останусь здесь навсегда. Но Бог решил иначе. Оказывается, мои бедные родители подали на меня в розыск. Моё письмо, в котором я просил их не искать меня, до дома не дошло. Мой паспорт был у благочинного, который зарегистрировал меня в местном паспортном столе.

Однажды игумен вызвал меня к себе и сказал, что в местное отделение милиции пришла бумага о том, что зарегистрированный по такому-то адресу гражданин находится в розыске. Лицо игумена было хмурым. Я попытался объяснить ему, что меня разыскивают не как преступника, а как без вести пропавшего, но игумен и слушать ничего не хотел. Разозлился он тогда шибко. Ему не нужны были проблемы с милицией, к тому же я обманул его, когда просился в монастырь, сказав, что я круглый сирота. Наверное, он заподозрил меня в дурных намерениях, раз я так долго скрывал от него правду, которая открылась не лучшим образом. Оправдания были неуместны. В общем, батюшка меня выгнал, и я поехал в Москву.

Нельзя сказать, что родители сильно обрадовались мне, — они почти смирились с тем, что я сгинул, и уже не ждали меня назад. Тем более, что хотели продать квартиру и уехать на Украину. Мое появление спутало им все карты, хотя, конечно, они любили меня как сына и предложили ехать с ними в Чернигов. Тогда я сказал, чтобы они не меняли своих планов, уезжали со спокойной совестью и не волновались обо мне, а я хочу поступить в какой-нибудь монастырь. Да хотя бы в тот же самый, где и был. Пойду, упаду в ноги игумену. Куда ж он денется? Примет меня назад. У меня был адрес тёти в Чернигове, я обещал написать родным, как только они переедут. Четыре письма в год их бы вполне устроили.

Так мы и договорились. Родители поехали на Украину, а я поступил в один северный монастырь. К сожалению или к счастью, это был другой монастырь. Так уж получилось, что я проспал на электричке нужную станцию и вышел на конечной. Это была станция Дно.

Где-то здесь на путях, как я потом узнал, стоял когда-то вагон, в котором Государь Император подписал отречение от престола. Здесь же и я переночевал в каком-то старом вагоне. У меня было ощущение дежавю, будто где-то я это уже видел. Только со мной был ещё кто-то. Какой-то несчастный бомж.

На дворе стояла поздняя осень, было очень холодно. В ту ночь мне казалось, что я замерзну насмерть, так мне было холодно. К тому же я жутко хотел есть. Дух мой был сломлен. Я представил себе, что всю жизнь мне придётся испытывать разнообразные лишения. Монастырская жизнь — это не благостное пребывание в тихом месте, как то многие себе представляют. Это жестокая жизнь и нередко самое настоящее мученичество. Если мученики первых веков христианства горели любовью Божией и с радостью шли на мучения, то современные монахи в большинстве своём несут подвиг отнюдь не радостно.

Уныние — бич современного монашества. Тысячи соблазнов современного «свободного» общества мучают душу. Предательский голос постоянно нашептывает: «Брось ты всё это. Заняться, что ли, больше нечем? Посмотри, что творится за монастырскими стенами! Посмотри, какие красивые девушки вокруг. Как всем весело… Жизнь бьёт ключом, музыка играет, вино льётся рекой, демон смеётся! Тысячи ярких цветов радуют глаз, тысячи мелодий ласкают слух! Жаренное мясо! Как иногда хочется жаренного мяса! А ты вот сидишь в тесной келье, сидишь и тяжело вздыхаешь. Что же ты здесь делаешь — неужели думаешь о Боге?»

Нет. Твои мысли заняты совсем другим. Опять тебе не дали почитать кафизму на утрене, и ты простоял полслужбы, борясь с гневливыми помыслами. Опять эконом пожалел тебе денег на зубную пломбу, сказал, чтобы подошел к нему в следующем месяце. Опять тебя отправили на кухню с этим грубым послушником, который тебя ни во что не ставит и постоянно понукает. Опять соседи по келье не спят, а пьют чай, несмотря на то, что тебе завтра с самого раннего утра бежать на послушание. Малейшее искушение здесь подобно большой беде. Удар тока в двадцать вольт равен по силе удару в двести двадцать вольт. Дьявол играет на оголенных струнах души. Это всё больно, очень больно и нет той радости, что перекрывала бы эту боль.

Голос нашептывает, что спасение возможно и в миру, что лучше жить в миру, что лучше и не роптать, чем роптать в монастыре. Ты сидишь, уставившись в одну точку, и поддаешься унынию. Ты готов на всё, чтобы избавиться от этого. Ты готов на всё, только бы душа не болела.