Станислав Сенькин: Семь утерянных драхм

Тогда монах превратился вдруг в злобное чудовище и отвратительно зарычал на Михаила, скрежеща зубами. Воздух странно завибрировал и небо потемнело. Со всех сторон: с Красной площади, с Моховой, со станции Театральной и Охотного ряда к «нулевому километру» стали подтягиваться злобные чудовища, похожие на крокодилов, как из голливудских фильмов ужасов. Все они были полны ярости и силы, они будто бы оттягивали момент расправы с ним, чтобы насладиться всей беспомощностью жертвы. Михаил быстро подбежал к закрытым вратам Иверской часовни, начал стучаться и кричать во весь голос: «Впустите меня, пожалуйста, добрые люди, а то меня съедят ужасные монстры».

Ласковый голос из-за двери отвечал: «Рады бы мы, Миша, впустить тебя сюда, но твое неверие закрыло эти врата навсегда. Поверил ты во всемогущество зла и отверг добро. Там, на «нулевом километре», у тебя была последняя возможность впустить в свою душу добро, победив зло. Но ты предпочел само зло, твоя вражда к добру захлопнула эти двери, которые закрыты снаружи, а не изнутри. Прощай навсегда. Мы ничего не можем больше сделать».

Михаил ужаснулся своему выбору и замер. Он лихорадочно попытался проклинать зло и сочувствовать добру, но времени уже не было — за спиной слышалось дикое сопение. Михаил медленно обернулся. Перед ним открылась ужасающая картина: десятки тысяч злобных тварей подбирались всё ближе и ближе. Их глаза были бездонны и пусты, и эта бездна была по-настоящему голодной. Тысячи чёрных дыр, каждая из которых готова была поглотить его. Темно-серые, грязные, густые облака сгустились над головой Михаила, остатки света уходили из мира. Твари пораскрывали пасти, в каждой из которых было по миллиону острых зубов. Каждый из этих зубов был готов терзать его плоть. Земля стала трястись и лопаться. Густой едкий дым и красноватый отблеск показывал, что где-то совсем близко под землей клокочет лава. И наконец стали появляться большие черви, которые легко буравили металл и камни. Каждый из этих червей был готов буравить его тело вечно. И вспомнил тогда Михаил слова писания о том месте, где огнь не угасает и червь не усыпает. Понял он, что это преддверие ада…

Всё происходящее казалось немыслимым, но и более чем реальным одновременно.

Михаил ощутил, что в этом аду он совершенно один. Прислонившись спиной к вратам Иверской часовни, Михаил присел и закрыл глаза руками. Его ожидали бесконечная боль и вечное одиночество, где единственной формой существования остаётся страдание. В его душе что-то ещё пульсировало, что-то светлое как птица. Оно не могло терпеть близость объективного зла и рвалось наружу. Ещё мгновение, чувствовал Михаил, и эта «птица» вырвется из этого ада вместе с остатками света. И тогда всё!

Руки Михаила стали трястись, и он убрал их от лица. Перед глазами он увидел монаха-оборотня, который по виду отличался от остальных тварей. Казалось, он здесь главный. В этом царстве безличной тьмы он казался единственно живым. Но его злоба превосходила злобу любой из тварей. По одному мановению этого чудовища преддверие ада становилось самим адом. И Михаил понял, где он мог видеть этого монаха. Он видел его в зеркале. Это был он сам.

Птица вырвалась из груди, надежда покинула Михаила, — и он очутился в мире, где огнь не умирает и червь не усыпает. И тут дверь Иверской часовни отворились… и Михаил проснулся в трепете и холодном поту.

Утром Михаил позвонил отцу Димитрию и напросился на исповедь. Он говорил, что готов даже отсидеть срок, но только бы не попасть после смерти туда, где огнь не угасает и червь не умирает. Видимо, страшные видения эти, по Своей глубокой милости, попустил ему увидеть Господь Бог. Да и не только для него это стало откровением и встряской, но и для отца Димитрия, и для меня самого, грешного.

Среди прихожан отца Димитрия был один высокопоставленный чиновник из московской прокуратуры, он помог организовать встречу Михаила с нужными людьми, — и следствие начало работу над разоблачением банды квартирных мошенников…

Когда я слышал гордые, в хорошем смысле, нотки в повествовании отца Димитрия, когда он описывал помощь этого прокурора, я подумал, что мы — православные верующие — в России находимся на положении диаспоры. Я часто думал, что будет, если наши православные будут заниматься активным миссионерством и ходить по квартирам с религиозной литературой. Наверное, так же будут спускать по лестнице как иеговистов или пятидесятников. К православным у нас в России относятся тоже не очень хорошо. А вот как диаспора среди враждебного населения, мы можем выжить. Тем более, что власть учитывает культурное и политическое значение Православия и держит нас на особом счету. И тут получается, что мы можем воспользоваться преимуществами как диаспоры, так и уникальным, господствующим положением среди остальных религий. Ну да это так — мои стариковские мысли. Надо поменьше читать эти современные книги, а то сам того и гляди обашмечусь…