Станислав Сенькин - Семь утерянных драхм

— Хочу. Мне это сильно поможет разобраться в ситуации. К тому же я вижу в вас сейчас союзника в деле помощи Михаилу. А то, что ему нужна помощь — это очевидно.

— Хорошо. Я считаю, что Михаилу нужно быть ближе к церкви, потому что ему необходим сдерживающий фактор. На этот счет у меня есть особая теория. Хотите, расскажу.

— Конечно. Давайте.

— По образованию я историк. У меня узкая специализация — средневековая история Европы. Наверное, мало кто не знает о так называемых темных веках в истории Европы. Я ужасалась, когда читала про инквизицию. Я была во многих странах Европы. Могу сказать, что люди там не умнее наших, но в среднем, по качеству личности, европейцы выше нас. И меня вдруг посетила мысль — почему в странах, где несколько веков свирепствовала инквизиция, живут сейчас самые цивилизованные люди?

— Ну, я бы не сказал, что они такие уж цивилизованные…

Инара сделала осторожный жест рукой и улыбнулась:

— Я бы хотела, чтобы вы поняли мою мысль. Права я или не права — я не знаю, но мне это все кажется здравым.

— Хорошо, извините, я не буду вас перебивать.

— Так вот, чтобы быть краткой, суть моей теории в следующем: средневековому варварскому обществу была необходима религия, чтобы вывести людей из полуживотного состояния. Теперь европейцы уже не нуждаются в религии, потому что они умеют контролировать сами себя. У нас в России общество смотрело с завистью на европейцев. То есть в России понимали свою отсталость перед европейцами. Но почему вдруг европейцы стали такими цивилизованными? На мой взгляд, этому способствовали священная инквизиция и католическая церковь. Как бы там ни было — при их большом давлении на общество, оно всё же прогрессировало, и люди быстрее созрели до идей гуманизма и либерализма. А в России не было сверхпреобладания религии. И не было гонений на инакомыслящих, которые можно было бы сравнить с западными гонениями. Поэтому, по моей теории, российское общество развивалось медленней. Когда Европа вполне была готова принять идеи либерализма, Россия была к этому не готова. Когда в начале двадцатого века Россия приняла передовые западные идеи, русский народ был к этому не готов, потому-то под идеями равенства и социальной справедливости в стране воцарился жестокий средневековый режим, в котором были и гонения на инакомыслящих, как когда-то в Европе, и давление на общество. То есть Россия должна была пройти через то же, что и Европа, чтобы стать цивилизованным государством. Не качайте скептически головой — сейчас я объясню, как это касается Михаила.

После того как в России отказались от коммунистического наследия, мы вновь, в очередной раз, официально приняли западную идею. На этот раз не коммунизма, а либерализма. И опять мы видим, что русский народ не готов пользоваться свободой, как когда-то не мог построить коммунизм. Она оказалась губительной для многих миллионов наших сограждан. И теперь, когда общество, в согласии с Западом, не нарушает, вернее старается не нарушать права и свободы человека, россияне оказались предоставленными самим себе. Для многих обретенная свобода стала губительной. Во многих даже просыпается тоска по «крепкой руке». Я считаю, что в России много таких людей. И в этот момент им может прийти на помощь православная церковь. Она учит, что человек сам должен осаживать себя, побеждать страсти и бороться со своими похотями. Сознательно верующий человек будет бояться оскорбить Бога и постарается не грешить. Михаил добрый и умный, но он не тот человек, кто может находиться в свободном плавании, он нуждается во флагмане. Если правительству у нас нет особо дела до простых, маленьких людей, то люди могут найти большую помощь в церкви. Сознательное ограничение себя в свободе с помощью религии спасительно для таких людей, как Михаил. Пока общество, наконец, не созреет, чтобы принять свободы. Вот, отец Димитрий, вкратце моя теория. Правильная она или нет, я не могу утверждать, но зато я была перед вами искренней. Конечно, верующему человеку не нужно объяснять, что отношения между мужчиной и женщиной надо узаконить.

Я улыбнулся. Перед такой обаятельной девушкой мне захотелось проявить всё свое красноречие:

— Поверьте, Инара, я совсем не хочу с вами спорить или опровергать вашу теорию. Все, что я сейчас хочу — это лишь защитить Церковь. Не от вас, Боже упаси. Я хочу защитить Церковь как Тело Христово, я хочу защитить вас — частичку этого церковного тела — от неправильного взгляда на Церковь, от безумства современных людей, отвергающих таинства и молитву.