Станислав Сенькин: Тайны Храмовой горы. Иерусалимские воспоминания

Тогда Шенуда, услышав эти слова, глубоко задумался и закрыл глаза.

— Это правильно: любовь — право сильного. Но ведь сильным надо стать, прежде чем учиться любить врагов. Я, отец Матта, чувствую в себе призвание борьбы. Может быть, Бог сделает меня церковным политиком. Что бы ты посоветовал мне, мой друг? Как нам вести себя с другими Церквями, греками, сербами и русскими? Дружить ли с ними или играть на противоречиях, ради собственной выгоды?

Матта отвечал.

— Политики должны играть на противоречиях для обеспечения выгоды той силы, которую они представляют. В этом и заключается все их предназначение. Но ведь святая Церковь — не просто земная организация. Мне кажется, что вся наша беда и боль в том, что однажды дьявол нас разделил и теперь церковные политики не могут договориться, потому что в делах истины не подходит дипломатия.

— Подожди Матта, а как же Василий Великий, Кирилл Александрийский и многие другие святые иерархи? Их можно было бы назвать выдающимися политиками своего века.

— Я не такой ученый, как ты, Шенуди, но могу сказать одно: если бы я имел власть, я поступил бы по другому, предложил бы другой выход, чем дипломатия.

— И как же ты бы поступил?

— Я бы предложил всем церковным политикам православных христиан собрать святых людей своих стран, и пусть они сами поговорят между собой. В их сердцах святость и любовь, а не политические интересы. Было бы интересно узнать, что они бы решили вместе.

Шенуда с любопытством посмотрел на друга.

— Да, конечно, интересно. Но ты же знаешь, Матта, что невозможно собрать святых людей разных православных народов. Даже если и допустить такую возможность, уверен ли ты, что они договорятся? Ведь их решение может быть непредсказуемым и противоречить здравому смыслу, оно может, наконец, быть очень вредным. Для таких целей, мой друг, в Церкви и существуют образованные и дипломатичные епископы.

— Наверное, это так, Шенуди. Но если мы все хотим объединения, желая при этом сохранить истину, но не видим никакого выхода, разве это не повод, чтобы обратиться напрямую к Богу? Почему бы не установить особый молебный чин, в котором было бы наше желание объединения и просьба к Богу? Пусть Он Сам нас объединит. Ведь человеческими методами невозможно достигнуть этой цели. А что есть дипломатия, как не человеческий метод? Разве вера не предписывает нам молиться Богу во всех сложных случаях?

Уголки губ друга неожиданно искривились.

— Ты, Матта, как я погляжу, экуменист.

— А что это такое?

— Мы уже и так молимся за соединение всех, — сухо ответил друг. — Этого довольно. — Шенуди нахмурился, замолчал и стал усиленно работать тяпкой.

Поле было большим. Отец Матта хорошо помнил тот день. После этого случая они постепенно перестали разговаривать, каждый из них шел к Богу особенным путем. Шенуда стал Папой Александрийским, наместником престола святого апостола Марка…

…Солнце уже полностью показалось над зданиями Иерусалима. Старец Матта видел, что утро началось, но все остальные детали скрывала его слепота.

Вдруг и этот свет померк, старец почувствовал тяжелое дыхание. К нему подошел человек и спросил благословения по-гречески.

— Бог тебя благословит, сынок, — Отец Матта неплохо понимал греческий, как и бедуинский диалект арабского языка. Как-никак старец провел семь лет в Иудейской пустыне, в пещере рядом с монастырем преподобного Георгия Хозевита. Он приехал в Иерусалим двадцать лет назад. Прошел с бедуинами границу нелегально. До сих пор старец не имел никакого документа, подтверждающего его право на жительство в Израиле. Каким-то чудом за все годы у него никто ни разу об этом не спрашивал.

Даже старый паспорт, египетский, отец Матта оставил в ветхой рясе. Попросту он его забыл, когда решил вернуться в священный город в старинный коптский монастырь. Ведь он почти ослеп и не мог больше находиться в пустыне. Греки и так его еле терпели, особенно их раздражал тот факт, что он, будучи коптом, не причащался в их монастыре и раз в год, на страстной седмице, уезжал в Иерусалим, для того чтобы принять святое причастие из рук коптского священника.

Он жил в пещере подобно древним старцам, и греческие монахи роптали на то, что им приходится терпеть на своей территории копта.

Но отец Матта имел официальное благословение Иерусалимского патриарха, который в данном случае решил проявить великодушие, и монахи были вынуждены смириться, хотя и допекали его по разным поводам, пытаясь выжить из кельи. Старец терпел все с большим мужеством и кротко переносил оскорбления. Он жил там до тех пор, пока его зрение не ухудшилось. Тем сильнее обострилась его слуховая память. И хотя он давно не общался с греками, старец помнил язык так же хорошо, как и раньше: