Ира Брилёва - Приключения вертихвостки

— Алле, — голос Дэвика был хрипловатый и взволнованный, — кто это?

— Кто, кто… Я это…

Он даже не дослушал.

— Наконец-то, — Дэвик ревел во весь голос прямо в телефон, — наконец-то ты нашлась. — И этот рев раненного на корриде быка был мне милее любого любовного шепота. — Ты где? Мы все тут с ног сбились, когда ты пропала. Уже третий день тебя ищем!

— Что? — теперь уже я почти лишилась дара речи. — Как, третий день?

— Ты где? — снова орал в трубку обезумевший от счастья Дэвик.

— Я в больнице. Сейчас адрес узнаю. — Ольга продиктовала мне адрес.

— Жди. Выезжаем.

Громкие «пи-пи» в трубке еще раз возвестили мне, что я не забыта и меня любят. Я облегченно вздохнула и вернула телефон Ольге, которая оставила меня наедине с моей радостью. Я закрыла глаза и улыбнулась. Когда я открыла их через минуту, мне показалось, что я снова впала в какое-то неизвестное науке состояние или что у меня галлюцинации. Прямо перед моей кроватью с огромным букетом цветов в руках стоял Эмик.

Мы молча созерцали друг друга, и, видимо, каждый из нас испытывал одни и те же чувства. Так мы молчали несколько минут, а потом мы просто рванулись друг к другу, и все остальное на свете потеряло смысл. Букет большой бесформенной кучей завалился куда-то за кровать, и теперь его запах, роскошный, что-то лилейно-орхидейное, укутывал нас в свой тягучий сладковатый шлейф. А мы не возражали. Мы полулежали на моей больничной кровати не в силах даже на мгновение выпустить друг друга из объятий. И все, что произошло со мной за последний год, стало тихо отступать и растворяться, словно бы глупый, неудачный мультфильм смывали сейчас с дорогой дефицитной пленки. Время шло и шло, а мы все целовались и целовались, как школьники на первом свидании после школьного «Осеннего бала» в восьмом классе. Ты вроде бы уже и взрослый, но поцелуй еще для тебя внове, и так не хочется прерывать его, хочется, чтобы длился и длился этот пьянящий, кружащий голову вкус, который нельзя сравнить со вкусом даже самых редких и изысканных блюд, придуманных за всю историю этого мира. Любовь действительно имеет вкус. И это — вкус поцелуя.

На мгновение оторвавшись от меня, Эмик прошептал:

— Я еле нашел тебя. Она мне все рассказала, — и мы снова прильнули друг к другу. — Я так люблю тебя, — сказал он мне, когда мы снова смогли разомкнуть наши губы, и слезы струйками катились из его глаз. Я впервые в жизни видела плачущего мужчину. — Я так соскучился по тебе, — он гладил мое лицо и шептал мне все это прямо в глаза, в губы, во всю меня. И я тоже гладила его лицо и волосы, и тоже шептала ему всякие милые глупости, которые обычно приходят людям на ум и на язык в таких ситуациях. И не важно было, что именно мы говорили друг другу. Важно было слышать голос друг друга, такой родной и такой, как уже казалось, недоступный и утраченный навсегда.

— Какие же мы дураки, — он прижимался ко мне всем телом, словно хотел раствориться во мне или растворить всю меня без остатка в своих горячих, очищающих душу, слезах. Нам было очень хорошо, но все испортила все та же мило-противная Ольга. Заглянув ко мне в палату и обнаружив там чужака, она настежь отворила дверь, набрала в грудь побольше воздуха и начала, было, длинную и справедливую речь о моем здоровье. Но Эмик молча встал, достал из кармана пачку купюр толщиной около сантиметра, все так же молча вложил эту пачку в карман запнувшейся на полуслове медсестры и в полном молчании выдворил ее за дверь одним-единственным властным жестом.

Оставшись вдвоем, мы смотрели друг на друга и не могли наглядеться. Только сейчас я до конца поняла, как мне дорог этот человек и какая я идиотка, что потеряла столько времени, избегая встречи с ним. Оказывается, я бежала не от него, я бежала от самой себя. Такая трусость иногда стоит людям всей их загубленной ослиным упрямством жизни.

Через час появился Дэвик. То, что я была в палате не одна, совершенно его не смутило.

— Ну, наконец-то, — совершенно запыхавшийся от путешествия по больничной лестнице на третий этаж, Дэвик абсолютно не утратил ни чувства юмора, ни чувства реальности. — Наконец-то я вижу разумное решение этой дурацкой, надоевшей всем проблемы, — выдал он, только мельком взглянув на наши вполне экзотические позы — Эмик почти забрался ко мне под одеяло, и мы, как два примерных пионера, лежали на узкой больничной койке, тесно прижавшись друг к другу. — Вот теперь я понимаю, что вы оба — совершенно разумные люди, — утрируя свой и так ярко выраженный еврейский акцент, сказал Дэвик. — Но, думаю, вам будет гораздо удобней отдыхать совсем в другом месте.