Кихару Накамура - Исповедь гейши

— Мы сердечно признательны вам. Вы нам очень помогли, — говорили они, и даже дама в лисьем палантине улыбалась и дружески приветствовала нас.

— Да они, оказывается, нерешительные, — удивлялись Нанаэ и Сигэно. Однако расположение их к госпоже Киути Кё значительно возросло, и многие молодые симбаси-гейши решили на ближайших выборах отдать ей свои голоса.

Впрочем, гейши сделали очень много добра. Так, например, госпожа Савада Мики в своей летней резиденции близ храма Оисо основала детский приют имени Элизабет Сандерс. Большой вклад в это дело внесли гейши.

Я еще перед войной была хорошо знакома с самим послом и его супругой и, когда услышала об этом, захотела помочь в таком важном начинании. Я договорилась с владелицей ресторана «Юкимура» и стала собирать деньги у своих знакомых. Вначале мы столкнулись с отсутствием материала для пеленок, поэтому я попросила чайные заведения и рестораны с гейшами собрать старые юката, которые я затем отослала в Оисо.

Когда я посетила приют, там уже жили двадцать детей. Это были исключительно очень милые черные и белые дети от брака с американскими солдатами.

Мысль о том, что я могла хоть немного помочь госпоже Савада в ее благородном деле, наполняет меня огромной радостью.

Начались международные процессы против военных преступников. Впервые в истории Японии — и дай бог в последний раз — состоялись такие процессы в нашей стране. Эти процессы по многим причинам хотелось увидеть воочию большинству людей, так что наплыв зрителей был огромен.

Мне посчастливилось… На суде в Итигая, где тогда проходил международный трибунал, начальником военной полиции был один мой хороший знакомый. Он знало моих намерениях. Мне нужно выкроить время и прийти на суд, ведь это послужит всем уроком на будущее, полагал он. Он отвез бы меня туда и обратно… В первый день процесса этот полковник доставил меня туда на джипе с одним молодым военным полицейским. Перед зданием суда он надел мне на руку повязку сотрудника прессы, и меня пропустили внутрь.

Зал суда своим освещением и акустикой напоминал театральные подмостки. Когда процесс наконец начался, прожектор выхватил скамью подсудимых. Я могла очень отчетливо разглядеть лица этих мужчин, которые все были мне хорошо известны.

Чтобы выглядеть как можно незаметней, я собиралась надеть на процесс скромную блузу и юбку.

— Ну нет, — сказал полковник, — в мрачном зале суда и обвиняемые, и американские судьи жаждут зреть яркие краски. Поэтому наденьте, по возможности, наиболее красивое кимоно, чтобы как-то разрядить тягостную атмосферу заседания.

В этом отношении, у американцев были иные представления, чем у японцев. Мы оделись бы скорее скромно и неброско. Тогда, пятьдесят лет назад, я была еще молода и полагала, что выгляжу довольно привлекательно.

Каждый день, облачившись в розовое, светло-голубое или желто-зеленое кимоно, я ждала, пока не приедет за мной молодой полицейский и не передаст у входа в здание суда другому военному чину, который укажет мне одно из отведенных для прессы мест.

У меня разрывалось сердце, когда судьи и защитники выкрикивали имена людей, которых я так хорошо знала: Ёнаи Мицумаса, Симада Сигэтаро, Си-гэмицу Мамору, Того Сигэнори, д-ра Окава Сюмэй и другие.

Мне была хорошо известна многолетняя любовь д-ра Окавы, поскольку его дом находился на той же улице, что и наш, и я часто его там встречала. Поэтому для меня было потрясением видеть, как он странно вел себя в зале суда. Когда я увидела, как господина Окава выводит из зала молодой полицейский, я не могла сдержать слез.

В этой связи мне следует подробнее остановиться на полковнике, поскольку, по моему мнению, это должны знать все японцы. Он был действительно добрым человеком и не только делился своим недельным пайком с японскими военными преступниками, но и виски, шоколадом и сигаретами, что покупал в гарнизонном магазине.

В Итигая содержалось под стражей большое число японских обвиняемых, с которыми он делился всем и о которых великодушно заботился по мере своих сил.

Когда он приносил семье бывшего генерала Тод-зо консервы и порошковое молоко, я всегда его сопровождала. После войны улицы были настолько ухабистые даже для джипов, что можно было откусить себе язык ненароком. Я помню, как при первом своем посещении нам пришлось долго искать дорогу и мы едва не заблудились.

Для полковника я была лучшей проводницей по сравнению с другими японскими или американскими переводчиками, поскольку не имела никакого отношения к процессу и была скрытной. Так как он мог мне доверять, то мы развозили с ним всякие вещи семьям, чьи кормильцы оказались арестованными. Во всей Японии свирепствовал голод, и единственная банка консервов или немного порошкового молока доставляли людям огромную радость.