Стефан Андерс - Избранные новеллы

«Сена там не будет, осел ты эдакий!» — И он снова с презрением посмотрел на меня. — «Как бы то ни было, ты на первых порах должен помалкивать и делать важное лицо. Это у тебя неплохо получается. А уж остальное предоставь мне. Это ж надо: историк! Но такова моя судьба: всякий раз не тот компаньон, что надо. Другой, тот, который сидит сейчас в моем кабинете и лежит в постели с моей женой, упрятал меня сюда. А я-то всю жизнь считал этого пижона порядочным человеком. А тебя — инженером! И купился на твою многоумную физиономию и дернул за тобой, чучело ты эдакое! Но теперь ты будешь идти за мной и делать то, что я тебе прикажу. Есть у меня такой пунктик, чтобы мне вернуться домой. Уж очень мне надо повидать своего компаньона и свою жену — в этом все дело!»

Я так досконально запомнил наш разговор и все, сразу последовавшее за ним в этой кухне, потому что тщательнейшим образом все записал, вскоре после войны, по совету своего друга-психиатра. Я никак не мог справиться с этой проблемой. Как я уже намекал ранее: мне было страшно засыпать, чтобы, заснув, не провалиться в безысходный страх моего неизменно возвращающегося сна, в котором всякий раз и почти одинаково мы оба разбирали на части эту пресловутую колбасную машину. Едва прикоснувшись к корпусу машины, я почувствовал движение электрического тока и узнал, как именно то, чего не могла сформулировать моя мысль во сне, причиняет мне боль: красный лак, которым была покрыта машина, сверкал кровавой краснотой, такой яркой, какой не существует в природе, хромированные детали отбрасывали молнии, размеры увеличивались до бесконечности, а под конец машина наносила мне ужасные удары — вот и адвокат, когда он впервые притронулся в тот вечер к машине, получил такой электрический удар, что подскочил на месте.

Вообще, и сама по себе процедура, я хочу сказать — демонтаж реальной колбасной машины проходил как во сне. Охранники, стоявшие поблизости на каменных плитах пола, заревели от хохота, когда адвокат подпрыгнул и произнес при этом более чем неприличное слово. Но веселье скоро их покинуло: сгорбленная спина моего напарника распрямилась так резко, будто электрический удар перерезал сухожилие, из-за которого он сгорбился. Он обеими руками рванул проводку, причем рванул с такой силой, что вилка сразу вылетела из розетки, и одновременно вырубилась вся проводка в машине, он же высоко поднял над головой электрический шнур, как поднимают задушенную змею. «Эй, ты!» — заревел один из охранников, остальные же промолчали. Адвокат сразу откликнулся: «Чего — эй ты? Мне что велено починить, колбасную машину или электрический стул? Ну и вот! А теперь подайте мне инструмент, гаечный ключ, разводной ключ, клещи, отвертку, молоток! Эй вы!» — обратился он к охранникам, да и перечисление инструментов звучало так, словно это мастер обращался к ученикам. Я разинул глаза и рот: амбалы в сапогах помчались прочь, задевая дверной косяк. А мой партнер пробормотал: «А теперь ты кой-чего увидишь! Нам все равно пропадать, что так, что эдак, если, конечно, не случится чудо! И напоследок я хотел бы малость поразвлечься — на всю катушку!»

Мы начали ковыряться в машине. «Ты только понюхай! — взволнованно пробормотал он. — Там еще кой-чего осталось! Вот только бы снять эту дурацкую крышку!» И он снял крышку. Два охранника внесли бельевую корзину и поставили ее перед нами, не хватало лишь молотка и лома, а так корзина содержала решительно все, что может понадобиться слесарю для работы. Даже сверлильный станок и заводная рукоятка. Адвокат начал рыться в корзине, потом снова выпрямился во весь рост и объяснил охранникам: все в порядке, только теперь ему нужна темная, а того лучше черная подстилка, не то при таком слабом освещении — кстати, карманный фонарик ему тоже нужен — когда он будет разбирать машину на части, могут потеряться мелкие детали. У него и так-то со зрением не очень, да еще плитка рябой расцветки — всего бы лучше расстелить на полу парочку шинелей, шинели-то все сплошь черные. Потом ему нужна бумага, бумага в клеточку, и еще карандаш, и еще линейка — и ластик — он перечислил и еще кучу предметов, которые ему позарез нужны, «чтобы провести внутреннюю инвентаризацию машины». Его манера выражаться с каждой фразой делалась все более бюрократической, и, если соотнести ее с малозначительным действием — все более высокопарной, пока он не обнаглел настолько, что потребовал чистого спирта. А коль скоро таковой не сыщется — лично он никоим образом не намерен изымать его у лазарета, — можно будет обойтись и простой водкой плюс много ваты по причине легко возникающих при замене масла «Inzitrationen in cubiculis aereis» [22] Выдуманные слова и термины (примеч. пер.). , так как машина эта из слишком рафинированных, к сожалению. Охранники переглянулись, один уже ринулся к двери, но стоявший рядом удержал его и спросил: «А сколько водки? И какой крепости?» На что мой адвокат раздумчиво отвечал: «Глядите сами, сколько у вас там есть. Но только, пожалуйста, не картофельный самогон, в нем содержатся бицитилиновые кислоты. Не забывайте про теорему Нернста и про абсолютный ноль, с которым нам, может быть, придется иметь дело. Я со своей стороны сделаю все, что смогу, но и вы должны помнить: „ne mo ultra posse obligatur“» [23] Ни от кого нельзя требовать того, что превосходит его силы (латин.). . Он был поистине великолепен, его спокойствие, его серьезность, его блистательные озарения, все это приводило к тому, что его насмешка плыла на высоком облаке, недоступная для восприятия этим тупоголовым. Впрочем, эта насмешка преследовала совершенно другую цель. Она парила в воздухе и была направлена против одной-единственной персоны — себя самого, а может, и против властей, загнавших его сюда, на эту кухню в концентрационном лагере, перед неисправной колбасной машиной.