Стефан Андерс - Избранные новеллы

Педро опустил голову в глубоком кивке, медленно сжал в кулак руку и поднес ее к своему лбу.

— Ваше добросердечие, о, ваше добросердечие, падре — я готов себя убить!

Пако беззвучно хохотнул себе под нос.

— О да, мое добросердечие! Оно выглядит как своего рода раздаточная лопатка, ибо, дорогой мой, я всего лишь пытаюсь положить вам вашу порцию и стараюсь при этом быть справедливым, о да, справедливым! А все эти слова — не надо больше слов… Или продолжим, чтобы довести дело до конца, конец — это всегда правильно, каким бы он ни был, вам сие известно? Не убивайте себя по этой причине, впрочем, вы себя и не убьете, за вас это сделают другие, не так ли, надеюсь, вы меня понимаете? Нет, до конца вы меня все-таки не понимаете, да и не можете понять. Ибо смерть всегда неожиданна, даже когда, как это принято говорить, человек видит ее перед глазами. Поглядите на меня, друг мой! Изгоните мысль о смерти и подобные рабские представления. Подумайте лучше о Нем, пред которым вам, может, уже скоро суждено предстать, подумайте о Святом, Светлом, Радостном! После чего действуйте, как вам велено. Может, еще свершится чудо и вам не придется это делать. Но если все же придется…

Педро поднял голову:

— Падре, я всего лишь исполнительный орган, я автомат!

При этих словах Пако вздрогнул и воззрился на коленопреклоненного.

— Как, как вы сказали? Автомат? Откуда у вас это слово? Разве вы не страдаете при выполнении такого приказа? Разве вы делаете это охотно?

— Но падре, падре Консальвес! — И молодой человек порывисто обхватил колени своего исповедника и потряс их. — Зачем вы так спрашиваете? Я ведь не настолько жесток, не жесток в этом смысле! — И словно желая добиться ответа человека, который сидел перед ним в оцепенелом молчании, он резко провел левой рукой по бедру сидящего, пробуждая, почти ласкательно — и тотчас слабо вскрикнул, а сидящий вздрогнул. Какое-то мгновение оба молча глядели на левую руку, которая секундой ранее скользнула по неподвижной ноге: там, где мизинец переходит в ладонь, на руке была кровь. Кровь выступила одной-единственной каплей, как некое живое существо выглядывает на зов из своей норки. Капля набухала, набухала и упала наконец на штаны Пако, лишь тогда — оба они походили на детей, столкнувшихся с незначительным, однако новым для них явлением природы — лишь тогда они увидели, что сквозь редкую ткань штанов блеснуло лезвие ножа. Пако рухнул в кресло, лейтенант медленно выпрямился и отступил на шаг, но при этом никто не проронил ни слова. Даже дыхание их стало тише, словно и это, самое интимное проявление жизни вдруг сделалось для них затруднительно и вдобавок чересчур опасно.

— Господь милостив! — Пако пробормотал это со смятенной улыбкой, теперь и он тоже встал, неторопливо вынул нож из кармана и положил его на стол перед собой. Молодой офицер медленно двинул головой, он провожал движение руки Пако с напряженным вниманием, он был крайне удивлен, и места для других чувств в нем сейчас просто не было. — Я принял решение умертвить вас, я хотел дать вам отпущение и тотчас заколоть, чтобы освободить пленных. Я хотел этого — как автомат! Послушный — подобно вам. Но тут между нами вторгся ангел, и теперь мне нет нужды убивать вас.

Teniente дон Педро не отвечал. Он снова опустился на колени, но теперь уже как человек, который не знает, что ему делать, и в твердой последовательности его движений было теперь нечто от благочестия.

А когда большой узкозубый рот священника тихо произнес: «…Deinde: ego te absolvo» [15] …ныне отпускаю тебе ( латин .). , грузную фигуру коленопреклоненного сотрясла дрожь, он втянул голову в плечи, но на сей раз так, будто не может справиться с этим мгновением, будто не может поверить в него, ибо — ибо он никогда, никогда в жизни не испытывал радости, этот лейтенант дон Педро.

Священник, однако, уже встал и, возлагая епитрахиль на спинку кресла, шепнул:

— Идемте, время не ждет!

Когда Педро поднял свое отечное лицо, Пако наклонил свое, словно страдающий близорукостью, он прищурил глаза: лицо, медленно поднимавшееся к нему, лоснилось.

Teniente дон Педро вскочил на ноги, зашатался, подошел к Пако, склонился и схватил его за руку, намереваясь ее поцеловать. Пако вырвал руку.

— Ну-ну, — прохрипел он, — не устраивайте фокусов.

Они поглядели друг на друга, один приблизился к другому, и они поцеловались.

— Значит, в трапезной, — сказал Пако. Он слегка наклонил голову к плечу, и в словах его звучал вопрос. — Я и в самом деле хотел бы дать отпущение своим товарищам, как вы предложили.