Жеральдин Бегбедер - Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров

— Омерзительно, — говорит Ален. — Просто жуть.

М-да, штучки те еще. Я с Аленом согласна.

Выходим из зала, разбитые. Ульрика и мой kum, им-то увиденная на подмостках резня явно понравилась, идут поговорить во дворе с артисткой, которая перевязывает свои раны, они всячески расхваливают перформанс и подчеркивают символическое значение действа, ставящее его, по их мнению, в один ряд со спектаклями студий самочленовредительства, организованных венскими сторонниками экшн. Мы пользуемся этим, чтобы потихоньку слинять: быстро едешь — дальше будешь. Чао, чао… Кому-нибудь другому свои глупости показывайте, а я после такого денечка мечтаю только об одном — хорошенько отмыться в душе.

Часа в два ночи, когда глаза совсем уже слипаются, нас резко будит жуткий скрежет шин по асфальту, после чего начинают хлопать дверцы машин. Потом раздаются какие-то крики. Ален, прячась за занавеской, выглядывает во двор и манит меня к себе, показывая, чтобы молчала.

— И главное — света не зажигай, — шепчет он. — Иди-ка посмотри!

Прямо под нашими окнами — черный «мерседес», взятый в клещи двумя фургонами. Сначала я решаю, что тут попросту сводят счеты, но, подумав, прихожу к выводу, что это арест. Те, кто кажется мне полицейскими в штатском, выпрыгивают, вооруженные до зубов, из хэтчбеков (марки вроде бы «Yugo») и принимаются вытаскивать из «мерседеса» двух здоровенных парней, парни сопротивляются.

Подобное увидишь только в кино, да и там надо еще найти таких здоровенных, ни дать ни взять — два славянских шкафа с бритыми черепами и в черных куртках-бомберах. Ага, вытащили наконец, теперь руки на капот и — обыск с ног до головы. Потом… потом одного из громил главный, похоже, из полицейских подводит к багажнику и приказывает открыть, тот открывает — и мы, затаив дыхание, смотрим туда. А там, в этом блядском багажнике, целый арсенал! Поклялась бы, что это «Калашниковы», да, точно, «Калашниковы» и еще мешок с белым порошком, который громила взвешивает на руке, стоя перед главным полицейским. И дальше — нет, вы даже не представляете, что происходит, потому как происходит нечто невероятное! — один громила битый час торгуется с главным полицейским, другой, его сообщник, подходит к ним вместе с остальными, теперь у них какой-то общий спор, и кажется, что спор этот затянется до утра.

— Черт возьми! — говорит Ален. — Что это они тут делают?

Хм, до утра, пожалуй, не затянется, вроде бы они уже о чем-то договорились, а-а-а, вот что они делали — договаривались между собой, похоже, они хотят мирно все уладить. Точно! Вдруг один из полицейских начинает смеяться в ответ на реплику громилы, другие — за ним, в конце концов они закрывают багажник, главный полицейский жмет руки обоим славянским шкафам, приказывает всем разойтись, с ума сойти, ведь ни с того ни с сего, внезапно. Все, хлопая дверьми, садятся в свои машины, и мы с изумлением видим, как «мерседес» срывается с места и растворяется в ночи.

— Гм… на мой взгляд, Сербия еще не готова стать европейской страной, вздыхает Ален. — Уж поверь, это так.

Спать ему совсем расхотелось, он сосредоточивается на огоньке только что зажженной сигареты, и мысли его уже не со мной.

Ален прав. Все это очень утомительно. Ложусь и почти сразу же засыпаю.

На следующее утро дядя врывается на кухню в тот самый момент, когда выскакивают из тостера ломтики подсушенного хлеба, и выглядит сегодня Владан совершенно неожиданно: у него почти что хорошее настроение, он чисто выбрит и даже сменил подштанники.

Последние новости такие: банде сволочей вставили по первое число, и мы можем собой гордиться, потому что все-таки это благодаря нам тоже, да, да, именно так, он должен немедленно поделиться с нами замечательной новостью: митинг перед пиццерией сыграл свою роль, и под нажимом посольства США компания «Изра-Азия» — помните, конечно, подставная фирма, которая хотела оттяпать принадлежащие семье земли на улице Казнича, — отступила, кажется, окончательно. Не досталось банде сволочей лакомого кусочка! Владану хочется нас поздравить, и он пару раз как следует дает Алену по спине, а меня душит в объятиях, чуть не насмерть.

Мы растроганы. Поначалу. Мы настолько не привыкли к его вниманию, что таем, правда-правда, таем. У меня даже слезы на глазах Ну и в любом случае, приятно же все-таки видеть дядю в таком состоянии. Он распрямляется от радости, и я впервые вижу того статного мужчину, каким он, наверное, был когда-то. Замечаю, что выпрямленный он довольно высок — не меньше ста восьмидесяти пяти — и неплохо сохранился для своего возраста: ни капли жира, упругий, как тетива лука.