Иван Сажин - Полигон

Широкие брови отца удивленно полезли вверх.

— Я кинул?.. Нет, дорогуша, это я тебя спрашиваю, зачем ты сунула спички в кастрюлю.

— Да не совала я!..

Суматошно выкинула ложкой коробок, наверное, прилип к крышке, — подхватила кастрюлю тряпкой и, обжигая пальцы, слила в раковину отвар. В глазах застыли растерянность и недоумение.

— Что ты будешь теперь есть ее?

— А что же мне кушать? — буркнул Борис Петрович, пожав плечами. — О чем ты думаешь с утра, где витаешь? Чай не закипятила?

— Но в чайнике еще полно. Подогреть?

— Дважды, трижды кипяченная глупость!.. Это же отрава для организма. Неужели ты, будущий медик, не знаешь элементарной истины?

— Вода и вода, — хмуро отозвалась дочь.

Она соображала, как теперь поступить. Испорчена ли картошка серой от спичек или пригодна к еде?.. Взяв верхнюю, по-кошачьи обнюхала ее. Картофелина соблазнительно, вкусно пахла.

Погладив свою лысину, отец посмотрел на часы: видимо, пора идти в театр. Спросил:

— Где-то была бутылка с недопитой водкой?

Лена знала домашние тайники, знала, что мать прячет водку от отца, и даже содействовала ей в этом. Чтобы он не пошел по наклонной, как говорила Кира Андреевна, не сел однажды за руль навеселе. Весной хоронили соседа, его жену и трехлетнего ребенка. Все трое разбились насмерть в автокатастрофе, из-за рюмки…

— Зачем тебе водка?

— Для профилактики, — хмыкнул отец, — Чтобы не отравиться твоей картошкой с серой.

Пытливо глянув на дочь, он понял, что та знает, где спрятана бутылка. И накладывая себе в тарелку исходящую паром молодую картошку, уже приказывал:

— Давай неси! Нечего вам с Кириллом хитрить.

— За руль садиться не будешь?

— Не буду, не буду! Сяду в троллейбус… Что вы опекаете меня, как мальчишку, а сами не знаете, что нельзя сто раз подогревать одну и ту же воду для чая.

Он начинал сердиться. Резко выплеснул из чайника содержимое в раковину, ополоснул от донной мути-накипи, налил свежей воды, поставил на плитку, прибавил в горелке газ.

В спальне имелся встроенный в стене шкаф для одежды и постельного белья. До его верхней полки, где лежали старые книги, можно было добраться лишь с помощью подставки. Лена влезла на стул, приподнялась на цыпочки, засунула руку в тайник. Едва успела извлечь бутылку, как услышала ворчливо-ликующий голос отца:

— Вот куда они ее спроворили! Ну и конспираторы! — Он принял поллитровку. — Мудрецы вы с Кириллом, ох, мудрецы!

Борис Петрович отправился на кухню завтракать, а Лена вновь заняла свое место в гостиной на диване.

Почти весь день просидела у молчавшего телефона. И уже начинала смиряться с мыслью, что Анатолий не позвонит, что он бесконечно занят со своими танкистами, что ему совершенно нет никакого дела до ее праздной скуки. Если с утра гадала, что сказать ему, то под вечер с недовольством припомнила его слова во время последней встречи. Даже ничем не выказал, что у него есть хоть капля какого-то чувства к ней. А говорил-то как! Лена взвинтила себя, и теперь думала о Русинове с нарастающей обидой. Тоже провидец нашелся! Может, ей хотелось просто по-человечески сказать спасибо, что довез без приключений. Довольно с нее ожиданий. Вот соберется и пойдет в город. Одна. К подруге нужно заглянуть, сходить в кино.

В это время телефон затрезвонил короткими руладами. Лена сразу догадалась: междугородний. Наконец-то!.. Отбросив намозолившую глаза и руки книгу, поспешила схватить трубку.

Телефонистка уточнила номер и предупредила о предстоящем разговоре. Едва умолкла, послышался напористый баритон:

— Лена?.. Привет!

— Добрый день, Толя! Куда вы опять пропали?

— Все туда же. Скоро будем на месте… Как у тебя дела?

— Без перемен. Я все время беспокоилась, благополучно ли ты тогда доехал. Вот не выдержала.

— Спасибо.

Слышимость была плохая — приходилось — напрягать голос, переспрашивать. Анатолий оправдывался: раньше позвонить не мог, вот еле выбрался на ближайший узел связи.

— Написать-то сумел бы! Почта работает. А то уехал — и как в воду канул.

— Что, соскучилась? Почему молчишь?

— А что мне, петь или танцевать по твоей милости?

— Ну хотя бы символически! — хохотал в трубку Анатолий.

— Ладно! Скажи лучше, когда вы с Женей приедете?

— Натурально или символически?

Запомнились ему эти слова. Надо же было тогда ляпнуть. Теперь будет донимать при каждом разговоре.

— Толя, я серьезно!

— Хорошо, позвоню, — уже без иронии молвил он. — Но сейчас не могу точно сказать, когда освободимся. И с Женькой нелады.