Иван Сажин - Полигон

Второй раз ударили два орудия, а по третьему выстрелу вообще никто не сделал. Значит, не успели… Отзвучали пулеметные очереди, и танки повернули назад. И чем слышнее становился их рокот, тем тревожнее было на душе у Евгения. Неумолимое приближалось.

Ожили динамики. Оператор сообщил результаты стрельбы:

— Первый экипаж: цель номер один — ноль, цель номер два — ноль…

— Одни ноли! — ужаснулся лейтенант. Он готов был провалиться на месте, сбежать. Однако земля, хоть и раскисшая от дождя, не разверзалась. И бежать было некуда. Внезапно в нем вспыхнуло озлобление — на себя, на подчиненных, на противную погоду и майора Загорова, не отложившего стрельбы.

Едва пятьдесятпятки остановились на исходном, а экипажи вышли, он разъяренно подбежал к ним и взорвался:

— Шляпы! Бездарные мазилы!.. Ни одного попадания из орудий. Позор!

Наводчики не поднимали глаз. Только чернобровый горец ефрейтор Хаджимуратов рассудительно буркнул:

— Что мазилы?.. Как научен, так и стреляем.

— Как научен… Неужели не можете поразворотливей ворочаться у прицелов?.. Мало тренировали вас, да? Теперь ночью буду поднимать.

Выкричавшись, он взял себя в руки, повел экипажи к вышке. Приходько выслушал доклады наводчиков с окаменевшим лицом, обронил всего одно слово «плохо». Затем пригласил взводного к комбату.

Первым, кого увидел Евгений в огневом классе, был Загоров. Его ожесточенно-злое, расстроенное лицо не предвещало ничего доброго. «Сейчас начнутся казни египетские», — затосковал лейтенант.

— Товарищ майор, наводчики второго взвода…

Комбат остановил его презрительным жестом.

— Не надо докладывать, Дремин. Не о чем.

Загоров с минуту молчал, сдерживая себя, чтобы не сорваться. А когда заговорил, голос его звучал сухо, уязвляюще:

— Тоже мне танкисты! Из трех целей поражают одну, да и то пулеметную. А кто пушечные будет бить?.. Почему так плохо стреляют ваши наводчики, лейтенант Дремин?

— Но совершенно же нет видимости, товарищ майор! — попробовал оправдаться Евгений. — Маячит что-то серое в тумане…

— Вот и надо без промаха бить в это серое. Во время войны это наверняка будет вражеский танк, орудие…

— Может, туман идет волнами? — вступился за взводного Приходько. — Мишени сливаются с мутью, не разглядишь. Бывает и такое.

Комбат наэлектризованно повернулся к нему.

— Бывает, и корова летает… Они же стреляли! Стреляли. Значит, видели цель! Не могли же лупить в белый свет, как в копеечку.

Евгений был сам не свой, весь вспотел от волнения.

— Разрешите объяснить, товарищ майор, — попросил он.

— Не нужно объяснять, товарищ лейтенант. — Загоров все больше выходил из себя, и теперь его не могли остановить никакие доводы. — Не надо меня обхаживать, как неразумную девицу. Я не с луны свалился на должность комбата. Два года ходил взводным, да три — ротным, да академию закончил. И знаю всю эту кибернетику, как таблицу умножения. Растерялись ваши наводчики, потому что плохо обучены. Начали суетиться, потеряли время — отсюда и промахи. Или вы что-то иное хотели сказать?

Евгений смотрел на жесткий, дергающийся рот комбата, и внутри у него напрягалось что-то протестующее, злое. Когда его распекали вот так грубо, прилюдно, он терял контроль над собой. И сейчас, пожав плечами, вызывающе обронил.

— Я бы сказал, да что толку!

Загоров вопросительно уставился на него. — Я вас не понимаю, товарищ лейтенант.

— А что тут не понимать? Я весь перед вами. «Ему не нравится, что я намекаю на его дурь! Ну и пусть. Это я на высотке тогда молчал. А тут не буду. Ишь раскипятился!» — негодовал Евгений, глядя в сузившиеся, жгучие глаза комбата.

— Товарищ Дремин!.. Вы разговариваете со старшим по званию в неподобающем тоне, и я вынужден сделать вам замечание. — Загоров снова взял себя в руки, кинул капитану Приходько. — Заряжающего и механика! Сейчас сам все проверю.

И оглушительно хлопнул дощатой дверью. Евгения душила обида и злость. Но что он мог поделать? Оправданий у него не было.

— Тут проверяй не проверяй, а оценку рота получит низкую, — роптал ротный. — Это как пить дать… Идите, Дремин, выделите комбату механика и заряжающего.

Орудийные раскаты подхлестнули Русинова. Он со своими людьми начал как бы генеральную репетицию, чтобы они перевалили через барьер волнения. Не спрашивал больше ни механиков, как плавно остановить машину, ни заряжающих, что делать, если после выстрела не открывается затвор орудия, он теперь занялся наводчиками, поскольку основное зависело от них.