Майлз на Гапалинь - Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди

– Он всегда был силен, – сказал я.

– Но потом, по причине большого веса, камень выпал у него из рук и упал, по несчастью, ему на ноги, и размозжил их и каждую кость и косточку в них. Бедняга долго еще после этой истории таскался по всему дому и вопил, но на чем бы он там ни передвигался, точно, что не на ногах.

– Никогда бы не подумал, – сказал я, – что у Старика может быть столько крови.

– Если и было, – сказала она, – то теперь уже нет.

Случилось так, что это навело меня на мысль о бывших у меня деньгах. Если бы Старик носил ботинки, думал я, меньше был бы вред, причиненный ему, когда камень упал ему на ноги. Откуда мне знать, не случится ли мне самому поранить и повредить ноги таким же путем? Что же мне лучше всего купить, как не пару ботинок?

На другой день я тронулся в путь, направляясь к тому месту, где у меня был зарыт мешок с золотом. По дороге мне встретился Мартин О’Банаса, и я спросил его насчет того, как делать покупки в магазине, – искусство, в котором у меня не было никакого опыта.

– Скажи мне, друг Мартин, – сказал я, – знаешь ли ты какое-нибудь слово, каким называют ботинки?

– Знаю, – сказал он. – Помню, был я как-то в городе Дерри и занимался там тем, что подслушивал. Один человек зашел в магазин и купил ботинки. Я ясно слышал слово, которое он сказал хозяину магазина, – “бутссёр” . Без сомнения, это и есть верное английское слово для ботинок – бутссёр .

– Спасибо тебе, Мартин, – сказал я, – и еще одно спасибо сверх того, первого.

Я отправился дальше. Мешок с золотом был в сохранности там, где я его оставил. Я вынул из него двадцать золотых монет и снова закопал его в землю. Когда дело было сделано, я уверенно двинулся в направлении какого-нибудь города, какой в то время попадался по дороге на запад, – Голуэя или Кахарсивин, или какого-нибудь другого места вроде этого. Там было много домов, магазинов и людей, и повсюду что-то с шумом происходило. Я рыскал по городку, пока не нашел обувную лавку и не вошел радостно внутрь. Внутри сидел симпатичный толстяк, который вел дела в лавке, и стоило ему взглянуть на меня, как он сунул руку в карман и протянул мне пенни.

– Away now, islandman , – сказал он, но все еще безо всякого вероломства в голосе [22].

Я с благодарностью принял медный пенс, положил его в карман и достал одну из своих золотых монет.

– А теперь, – сказал я, – бутссёр !

– Boots? [23]

– Бутссёр .

Не знаю, удивился ли настолько этот благородный господин или не понял моего английского, но он долго стоял, глядя на меня. Потом он отошел назад и достал много пар ботинок. Он предложил мне выбирать. Я выбрал самую роскошную пару; он взял у меня золотую монету, и мы оба поблагодарили друг друга. Я завернул ботинки в старый мешок, который был у меня с собой, и пошел своей дорогой, направляясь к себе в местечко.

Да, я чувствовал робость и стыд по поводу ботинок. Со дня великого праздника в Корка Дорха не видали ни ботинок, ни их следа. Предметом насмешек и шуток для людей будут эти светлые кожаные штуковины. Я боялся, что стану посмешищем для соседей, если не дать им возможности сперва приучиться к великолепию и важному виду этих ботинок. Я постановил припрятать ботинки и спокойно обдумать этот вопрос.

Через месяц или около этого я пришел в дурное настроение по поводу этих ботинок. Они были у меня, но как бы их и не было. Они лежали в земле, и мне не было никакой пользы от моей покупки. Они никогда не бывали у меня на ногах, и у меня не было даже минуты опыта пребывания в них. Если я как-то незаметно не поупражняюсь в этом и вообще в искусстве передвижения в ботинках, у меня вовеки не хватит храбрости носить их на людях.

Однажды ночью (ночь эта была самая ночная из всех, какие я когда-либо видел, по количеству дождя и по черноте кромешной тьмы) я тайно поднялся с тростниковой постели и вышел наружу, в ураган. Я добрался до места, где были погребены ботинки, и вырыл их из земли. Они были скользкие, мокрые, мягкие и податливые, так что я всунул в них ноги без большого труда. Я завязал шнурки и пустился шагать по окрестностям, в то время как пронзительный ветер рвал меня на части и порывы дождя с силой обрушивались на мою голову. Думаю, я прошел миль десять, прежде чем снова закопал ботинки обратно в землю. Они очень мне понравились, несмотря на то, как они жали, натирали и калечили ноги. Я был довольно сильно изнурен, когда добрался на рассвете до тростника.

Было время завтракать картошкой, когда я проснулся и не совсем твердо стоял на ногах, и тут я почувствовал, что что-то в мире было не так. Седого Старика не было дома, – чего с ним никогда не случалось прежде, когда бывала пора есть картошку, – и соседи стояли маленькими группками тут и там, в панике тихонько переговариваясь друг с другом. Вид у всего был потусторонний, и даже сам дождь выглядел как-то необычно. Мать моя была угрюма и молчалива.