Майлз на Гапалинь - Поющие Лазаря, или На редкость бедные люди

Они согласились со мной, и мы стали спускаться вниз, пока не оказались вровень с ослабевшим. Он шевельнулся, почувствовав вокруг себя чьи-то ноги, и тихо приветствовал нас, благовоспитанно и сердечно. Воистину, был он в то время вовсе плох. Дыхание, исходившее от него, было слабым, что же до красной крови в его теле, – никакого признака ее в виде румянца нельзя было заметить у него на коже.

– Давно ли в последний раз был у тебя кусок во рту, любезный Седрик? – спросил Мартин с приятностью.

– Вот уже неделя, как я не вкушал картошки, – сказал Седрик, отвечая ему. – И вот уж три месяца с тех пор, как я пробовал кусочек рыбы. Мне нечего положить перед собой в обеденное время, кроме голода, и не бывает у меня даже горсточки соли в качестве приправы к нему. И вот вчера вечером я съел ломоть торфа, и я не сказал бы, чтобы эта пагубная пища хорошо подействовала на мой желудок. Вчера вечером у меня было пусто в животе, но сегодня, что ни говори, он полон боли. Как же медленно, друзья, приходит смерть к тому, кто жаждет ее!

– Горе тому, кто ест болотную землю, – сказал Старик. – Торф не приносит здоровья, но как знать, не станут ли еще эти болота и эти холмы пищей для всех нас?

Седрик снова заворочался на том месте, где он лежал, и теперь он лег на спину, а его красный воспаленный глаз уставился прямо на нас.

– Достойные мужи, – сказал он. – Не затруднит ли вас отнести меня к берегу и бросить в море? Я вешу не больше, чем кролик, и было бы славным делом, если бы надежные люди сбросили меня со скалы.

– Не беспокойся, душа моя, – грустно сказал Мартин, – ибо у меня будет для тебя картошка, покуда только в моем доме есть свиньи и котел с едою для них. Беги, – сказал он мне, – и возьми большую картошину из котла для свиней в моей хибарке.

Я бодро припустил бегом и остановился только тогда, когда выбирал самую большую картошину из горшка и вернулся с нею обратно к голодающему. Лежавший на земле жадно сожрал картофелину, и как только проглотил он эту еду, я отметил, что он существенно поздоровел.

– Это был вкусный обед, и я полон благодарности, – сказал он, привстав. – Но, видите ли, мне не слишком хочется впредь принимать от вас милостыню и объедать ваших свиней. Быть мне и впредь до конца моих дней без дома и без еды, так что чем скорее вы бросите меня в море, тем скорее всем нам станет спокойнее. Мое желание – оказаться под водой и уже не всплывать оттуда.

– Я ни разу не слышал, – сказал Старик, – чтобы кто-нибудь мог быть спокоен, отправившись в море и не имея при этом под собою лодки.

– Хоть и плохо соленое море, – сказал Седрик, – а все же оно благо для того, кто живет в грязной норе и кому каждую ночь сверху льет на макушку, и ничего у него нет впереди, кроме вечной грязи, сырости и верного голода.

– Не забывай, – сказал я, – что ты ирландец и что вовсе не удовольствия тебе суждены.

– А несчастья, злосчастья и беды, – сказал Седрик.

– Не бывает, чтобы ливни лились на нас вечно, – сказал Старик, – без просвета между ними время от времени.

– И вонючие барсуки, и морские коты, и здоровенные коричневые мыши, которые валятся мне на голову сверху каждую ночь, – сказал Седрик.

– Как нам знать, не придет ли еще солнце в Корка Дорха? – сказал Мартин.

– И вовеки веков, черт подери, – сказал Седрик, – убожество, тяготы и немощи, буря, мороз и снег, гром и молния, и дикий грохот, – и все это разом обрушивается на нас с неба.

– Будет и на твоей улице праздник, – лжепророчески сказал я.

– И вши, – сказал Седрик.

Ясно было, что он в плохом состоянии, в плохом настроении, в плохом виде, и дела его жалки. Никогда раньше я не слышал, чтобы он ругался или жаловался. Это было и неправильно, и не по-ирландски, и все мы постарались его успокоить и развеять его печаль, опасаясь, как бы он вскоре не направился к морю без нашего ведома. Мартин О’Банаса сказал своевременное слово:

– Был я вчера в Дингле, – сказал он, – и беседовал с человеком с острова Бласкет Мор. Он сказал, что на острове Инишвиклин тюлени кишмя кишат и что жители острова думают убить пару штук. Их жир высоко ценится, и мясо у них вкусное.

– Опасное это дело, друг, – сказал я. Мне не слишком нравилось, когда затевался разговор, а то и какое-нибудь предприятие, касавшиеся упомянутых тварей. Я так думаю, что легко человеку найти свою смерть и гибель во время такого предприятия.

– Я думал, – сказал Мартин, – что хорошо бы нам было, если бы мы принесли парочку из них из Клох в Корка Дорха. Темнота не была бы такой кромешной, будь у нас тюлений жир.