Валери Виндзор - Лгунья

Я могла бы провести в таком положении много часов. Может, и провела. За временем я не следила. Вылезла из воды только потому, что услышала звон козьих колокольчиков и подумала, что, наверное, цивилизация все-таки ближе, чем кажется. Я встряхнулась, как собака, и оделась, одежда намокла там, где на коже осталась влага. Из моего бассейна вода переливалась через край и просачивалась вниз между небольшими булыжниками, сквозь заросли молодых дубков. Кто-то протоптал узкую, рискованную тропку по краю ручья. Я пошла по ней, хватаясь за тонкие деревца, чтобы удержать равновесие, то и дело поскальзываясь и с трудом находя опору. Один раз упала и проехала несколько футов на пятой точке. Один раз тропинка и вовсе скрылась из виду, и мне пришлось карабкаться по почти вертикальному руслу ручья. У подножия утеса деревья поредели. Я попала на поляну, по которой гуляли худые овцы, больше напоминавшие коз, и там, на другой её стороне, был дядя Ксавьер. Он заметил меня и помахал рукой.

— Ты откуда? — крикнул он.

Я показала:

— Оттуда.

Он рот открыл от удивления. Подошел.

— Вон оттуда? — спросил он. Покачал головой. — Это слишком опасно. Ноги переломаешь. Ты от одного-то несчастного случая ещё не оправилась. Погляди на себя. Вся исцарапалась. — Он протянул руку и снял у меня с головы обломки сухих листьев и веток. — А почему у тебя волосы мокрые?

— Купалась, — ответила я.

— Там, наверху?

Я кивнула.

— Врушка ты, вот что, — сказал он, расхохотавшись.

— Я купалась, — с негодованием сказала я. — Честно!

— Ну да. Да. Купаться-то ты купалась. А все эти враки насчет того, что ты все забыла? Ничего ты не забыла, верно ведь? Прямиком к бассейну. — Он выудил из кармана кусок мятой тряпки и вытер кровь с моей расцарапанной ладони. — Я постоянно твержу Селесте: «Почему ты не позволяешь детям купаться в каменном бассейне? Мари-Кристин в их возрасте из него не вылезала». Но она всегда водит их на реку. — Он поплевал на тряпку и стер грязь с царапин. — А теперь куда ты направляешься?

— Никуда.

— Хочешь посмотреть ферму?

Я пошла за ним через поле. Мы закрыли ворота овечьего пастбища и шли по полям, пока не дошли до грязного пруда и группы фермерских построек. Там было два каменных амбара, по стенам которых вились и переплетались виноградные лозы, но дядя Ксавьер больше гордился новой сыроварней заводской сборки с цементным полом, где изготовляли сыры. В ней стоял густой, острый запах. Я закашлялась.

Дядя Ксавьер рассмеялся.

— Не нравится? Отличный, крепкий дух, да? Запах коз.

Мы с восторгом понаблюдали за новой технологией. Мы попробовали несколько сыров: на вкус они были точно такими же, как на запах. Потом снова вышли в сияние дня. Лесные голуби сонно ворковали в ветвях деревьев. Зной опалил мне кожу. Все вокруг двигалось медленно, будто обессилело под тяжестью знойного дня. Утки тихо качались на воде. Погруженные в собственные мысли цыплята с отрешенным видом рылись в пыли.

— Ну что, идем смотреть пчел? — спросил дядя Ксавьер, шикая на любопытных гусей.

Мы снова пересекали бесконечные поля, пока не пришли к небольшому яблоневому саду. Между рядами деревьев стояли ульи.

Дядя Ксавьер снял переднюю заслонку улья. Внутри клубился водоворот жизни. Пчелы цеплялись за заслонку, ползали в слепой панике, ослепленные внезапной вспышкой жесткого света. Дядя Ксавьер ласково смахивал пчел с руки.

— Видишь, — сказал он. — Они меня знают, эти пчелы. Слушаются. Потому что понимают, что им без этого — никуда, — он ущипнул тугую коричневую кожу на своей руке. — Все ещё любишь соты? — спросил он, ставя на место заслонку.

— Обожаю, — сказала я, потому что хотела оправдать все его ожидания. Хотела быть хорошей племянницей этому человеку, чья доброта согревала меня так сильно, словно он сам был маленьким блестящим кусочком солнца.

— Гадкая девчонка, воровала у меня мед, — он зашелся от смеха. Размахивая руками, чтобы отогнать от моего лица нескольких пчел, он сказал: — Ну так что, скажи-ка по правде, ты так и осталась гадкой девчонкой?

Поди угадай, как отвечать на такой вопрос.

— Ужасной гадкой, — сказала я.

Он широко улыбнулся.

— Так я и думал. Но в малых дозах грех душе полезен. Человек не должен обременять себя излишком здравого смысла.

— Да, — сказала я. — Здравый смысл — это не самая сильная моя сторона.

Он засмеялся. Он закрывал ворота и стоял спиной ко мне, чтобы из соображений деликатности не смотреть на меня, когда будет задавать следующий вопрос: