Эндрю О'Хоган - Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро

— Ну дела, — съязвил овчар.

— Я серьезно, дружище, — ответил дворняга. — Они уже давно это выяснили, просто не прислушиваются к опыту предыдущих поколений. Вот мы — слушаем. И запоминаем. Любая эксплуататорская система держится на этом принципе: эксплуататоры должны забыть, что именно позволило им наслаждаться своим естественным преимуществом. Так уж оно устроено. Точно так же люди могут годами врать, пока не поверят в собственную ложь.

Он умолк, почесал за ухом и продолжил:

— Про это есть у Аристотеля. Он про животный интеллект очень хорошо все расписал.

Тут вмешался шнауцер:

— Да, он говорил, что в нас есть «кое-что сходное в рассудочном понимании». Это из «Истории животных». Он там пишет, что у людей и собак много общего.

— Да-да, а еще некоторые из нас «причастны памяти и более общественным образом заботятся о потомках».

— Славный был ученый, — сказал пшеничный терьер. — Что ни говори, а толика мудрости у него была. Но это не помешало ему написать, что слон может съесть девять македонских медимнов ячменя за один присест. Да неужели? Вряд ли это свидетельствует о равенстве наших сил. А свинья в его понимании — единственное животное, которое может подхватить корь. Ну надо же! Вот вам и Аристотель.

— Справа — Китайский театр Граумана! — проорала миссис Гурдин с водительского сиденья. — Именно здесь звезды суют руки и ноги в холодный жидкий цемент!

Фургон все еще петлял по дороге, а собаки рычали и спорили, подскакивая на сиденьях. В салоне стоял запах собачьего тепла, слюны и парфюма.

Я елозил и вертелся на месте, пытаясь раскопать в уме ускользающую от меня мысль.

— Все, к чему прикасается человек, претерпевает изменения под действием технологического прогресса и искусства. Мне кажется…

— Вот и мы так считаем, — перебил меня стаффордшир.

— Однако животные во все времена были не только прекрасными объектами изображения, но и великолепными зрителями, ценителями искусства.

— Дело говоришь, — кивнул пшеничный терьер.

— Точно, — поддакнул шнауцер.

— Устроили тут концерт! — оборвал нас овчар. — Давно пора оттаскать вас за уши. — Все дружно посмотрели на него, и пес тут же стушевался — если не по-овечьи, то по-овчарочьи.

— Люди идут во главе, — сказал я, — а мы следуем. Но зато как мы следуем! Великим предводителем в этом смысле был Плутарх, а не Аристотель. — В ответ на это собаки зашипели, зафукали и вообще принялись всячески выражать недовольство, однако миссис Гурдин быстро их угомонила.

— Помолчали бы, а? — прикрикнула она. — Устроили тут зверинец!

Фургон пересек Фэрфакс и всеми атомами своей души устремился на Сансет-стрип. Мимо пролетали автомобили, всюду прыгали солнечные зайчики.

— Говорите что хотите, — сказал я, — но именно Плутарх, гений из Херонеи…

— Достал уже со своей практической этикой! — заявил стаффордшир. В фургоне к тому времени поднялось нешуточное волнение.

— Аристотель относился к нам со снисхождением, — не унимался я. — По его мнению, мы только и знаем, что кормиться и размножаться.

— Постыдился бы! — закричал овчар.

— Все должны быть сыты, — сказал дворняга. — Я за равные порции.

— Плутарх же распознал в нас способность к говорению. Он допустил, что мы одарены сознательной жизнью. Это чего-то да стоит. По мысли Плутарха, мы умеем говорить и видеть сны.

— «Толкование сновидений» Фрейда, — вмешалась лабрадорша, устраиваясь поуютней.

— Хорошо бы раздать экземпляры этой книжки космонавтам.

— И создателям атомной бомбы, — добавил стаффордшир. — Если разделить совокупность мировых амбиций на общее счастье, а потом вычесть из этого всю идеологию и прибавить максимум экономической справедливости, мы легко вычислим… что?

— Что никто не стал бы человеком, будь у него выбор, — высказался дворняга и лизнул свою лапу. — А вообще, — добавил он, глядя на меня смешливыми разноцветными глазами, — в голове у тебя не пусто.

— Порода такая, дружище. Порода, — ответил я.

Миссис Гурдин повезла нас окольными путями. (Вся ее жизнь представляла собой сплошной окольный путь.) Недалеко от лос-анджелесского загородного клуба она выкрутила руль и взволнованно вдавила в пол педаль газа. Ей всегда нравились зеленые лужайки. Везучая. Я поймал в зеркале ее взгляд, и она сказала:

— Как дела, малыш? Скоро ты увидишь настоящий английский сад, разбитый по всем правилам.

— Вы ведь знаете, что мы в пустыне? — спросил я, надеясь на здравый смысл дворняги.