Джойс Оутс - Сад радостей земных

Выпили еще по стаканчику. Было что-то такое в этом кабаке, от чего Карлтон чувствовал себя счастливым. В субботние вечера, если удавалось напиться, он всегда бывал счастлив. Минувшая неделя растаяла без следа, ее словно вытянуло в окошко одного из бесчисленных автобусов, в которых они все разъезжали, или за борт расхлябанного грузовика. Если туда что бросить – мусор ли, газету, игрушку ли, которую один малыш отнял у другого, – все пропадает, остается позади. Карлтон смотрел в окно или за борт грузовика не затем, чтобы что-то видеть, ему важно было одно – он едет, движется, и все остается позади, и порой приходило на ум: можно бы вот так выбрасывать и своих ребятишек, одного за другим, потом Перл, а напоследок выброситься самому – и тогда со всем этим было бы покончено… Вот из-за таких-то мыслей он порой вообще боялся думать.

В кабаках – дело другое. Хоть это все один и тот же кабак (по крайней мере так кажется, ведь их не отличить друг от друга), там нет ничего страшного. Среди шума и толкотни Карлтон чувствовал: здесь он принят как свой, он и сам из тех, кто шумит и толкается. Иностранцев и даже Рейфа не признают за своих, а его, Карлтона, признали бы и он всем пришелся бы по душе, если б только удалось пожить подольше на одном месте. Что-то в голосах мужчин, в улыбках женщин подсказывало ему: не знай они, что он сезонник из поселка, а стало быть, почти наверняка у него пятеро детей и жена вроде Перл, они приняли бы его в компанию. Хотя, конечно, эти люди выше его. Это и по лицам видно. На следующий месяц он поедет в Нью-Джерси и найдет себе другую работу – кто-то говорил, там работники нужны. А в здешних краях работы нет, это уж точно, разве что для черномазых да еще вот сборщиком урожая, но это ведь тоже для черномазых, только никто не скажет этого вслух.

– Эй, давай, что ли? – сказал вдруг Карлтон, прочно облокотился о стойку и помахал кулаком перед носом Рейфа. Это было приглашение помериться силой. Может, думаешь, твоя возьмет?

Он всегда одолевал Рейфа, пригибал его руку к стойке и знал, что одолеет и сегодня. Интересно, мелькнула мысль, смотрят ли те девчонки…

Глаза Рейфа как-то странно, вкруговую повернулись в глазницах, будто смазанные.

– Да ну еще… – буркнул он.

– Дрейфишь?

– Кой черт…

– Одолеешь – угощаю!

– Послушай, Уолпол, чего ты…

– Ну, давай!

– Вот привязался…

– Долго будешь кочевряжиться?

Лицо у Карлтона стало жесткое. Он улыбался, а под улыбкой сквозило совсем другое лицо, и оно было жесткое, словно выжженная зноем земля. Рейф уставился на него, потом – не сразу – тоже улыбнулся. Они порывисто сцепили руки, как будто давно ждали этой минуты; Рейф поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее, и борьба началась. У Рейфа ладонь была мясистая и влажная. Карлтон ощущал и свою руку – до чего она горячая, ощущал внутри каждую косточку, всю свою силу, которую долгие-долгие годы не к чему было приложить.

– Давай, тощий! Я за тощего, он миленький!

– И правда миленький!

Это вернулись те девчонки. И с ними еще одна. Какая-то из них порой, будто нечаянно, касалась Карлтона, и у него мутилось в глазах. Стиснутая внутри, словно густая кровь, что бродит от зноя, в нем накопилась глухая сила и рвалась на волю.

Он рывком подался вперед и прижал руку Рейфа к стойке.

Девицы захлопали ему, засмеялись с явным облегчением. Карлтон слышал в их смехе облегчение, но не понимал, откуда оно. С великодушием победителя он шлепнул Рейфа по мокрой от пота спине. – Молодчина! Право слово, молодчина! (Рейф пожал плечами, натянуто улыбнулся.) Ты все набираешь силу, – увлекаясь, продолжал Карлтон. – Верно, упражнялся с женой, а?

Рейф не ответил.

– Ты, верно, много упражняешься со своей толстухой, а? – входя в азарт, повторил Карлтон.

Он старался продлить удовольствие. Откинул со лба взмокшие пряди волос и огляделся – люди оборачивались, смотрели на него.

– А ты что, не упражняешься с женой? – дерзко спросила одна девица. Щеки у нее так и горели. – Может, у тебя и жены нет?

– Спорим, есть! – заявила другая.

– Может, ты не женатый? А?

Карлтон даже не взглянул на нее. Он знал, что как раз этим и привлечет ее внимание. Она со смехом придвинулась поближе, от нее пахло духами и пивом. Невозможно было понять, сколько ей лет – может, двадцать, а то и меньше, длинные черные волосы, живая смуглая мордочка. Карлтон неопределенно махнул рукой, это могло означать – отвяжись, не приставай, – и опять повернулся к Рейфу, словно с тем ему было куда интересней.