Джойс Оутс - Сад радостей земных

– Как знать, возможно, когда-нибудь и поведу, – сказал он, стараясь попасть ей в тон.

Немного спустя выехали в другую часть города, здесь дома стояли на ровном месте, почти вплотную друг к другу, и оказалось – Ревир привез ее к доктору, а ведь Клара с самого начала объявила, что не желает показываться никаким докторам. Она-то думала, раз Ревир молчит, значит, согласился. И теперь, пока он ее уговаривал, она сидела в машине и ее трясло от злости. Наконец, чуть не плача, она уступила.

– Ладно, черт возьми совсем. – И позволила отвести себя в приемную. Тут полно было женщин с мужьями, и пришлось сидеть рядом с Ревиром, как на выставке, и все на нее глазели, ведь у нее на руке не было обручального кольца.

«Хоть бы ребенок родился мертвый ему назло», – подумала Клара и ясно представила себе, как будет горевать Ревир и как она по справедливости его возненавидит, ведь это он будет во всем виноват. Стиснула руки, отвернулась от него, не желая слушать, что он там ей бормочет, и стала разглядывать ноги сидящих в приемной – башмаки, резиновые калоши, женские сапожки, отороченные мехом, расстегнутые сапоги на крючках – это были сапоги Ревира, с них на пол натекла лужица. Вот и хорошо. Сразу видно, они двое не городские, нанесли грязи, и у нее нет обручального кольца (а руки она прятать не станет!) – и какая-то тощая тетка, настоящее пугало огородное с прямыми соломенными волосами, оторвалась от иллюстрированного журнала и уставилась на Клару, и дядька с круглым, как тыква, лицом тоже пялит на нее глаза. Часть комнаты отделена стеклянной перегородкой, за нею сидит сестра, отвечает на телефонные звонки, и в этом стекле Клара смутно видит свое отражение. Когда они только вошли в приемную, Ревир нагнулся к окошку в стеклянной перегородке и о чем-то поговорил. «Клара Ревир», – сказал он как ни в чем не бывало, словно это и есть ее настоящее имя, и никто, услыхав его, не удивился, даже сама Клара. Ей захотелось вмешаться, сказать: «Я – Клара Уолпол», но не хватило духу. И вот она сидела и ждала; и когда выкрикнули это чужое, странное имя – Клара Ревир, поднялась и, даже не поглядев на Ревира, пошла за сестрой.

Когда она вышла из кабинета, лицо у нее, должно быть, было ужасное, потому что Ревир вскочил и подошел к ней. И взял ее руки в свои. Уж наверно, все думают, что он ей отец, и, конечно, все заметили, что у нее нет кольца, каждая женщина это в первую же минуту заметила… вот в какое положение он ее поставил! Лицо Клары пылало от стыда, как пылало перед тем в кабинете у доктора. А доктор позвал к себе Ревира, чтобы с ним поговорить; Клара надела пальто и угрюмо сидела и ждала, ни о чем не думая. Она не упиралась ногами в пол, а вяло вывернула ступни, так сидел в тот день на берегу Лаури, тогда казалось – никогда он больше не встанет и не пойдет, так и просидит до самой смерти, всем довольный, ровно ничего не делая.

Через несколько минут вернулся Ревир, шлепая сапогами, Клара уставилась на них, будто первый раз в жизни видела и не понимала, что это такое и для чего. В машине она расплакалась – устало, безнадежно, на одной ноте, слезы так и лились, она не давала себе труда их сдержать, а Ревир ее успокаивал; все, что он говорил, было здраво и разумно, и после она с ним согласится, но только не сейчас. Ее потрясло и смягчило, что он так сильно ее любит – какой-то сумасшедшей, ни с чем не сообразной любовью.

– И в больницу я не лягу, – сказала Клара. – Не лягу. Ни одна моя знакомая в больницу не ложилась, и прекрасно все рожали…

А еще через минуту-другую она почувствовала: хватит, надо перестать, не то у него, пожалуй, лопнет терпенье… она утерла слезы и притихла.

– Я хотел тебе кое-что купить, – сказал Ревир, словно извиняясь.

Теперь они очутились в центре города, сплошной поток людей и машин восхищал и пугал Клару, а таких высоченных домов она никогда еще не видала. По тротуарам бойко проходили женщины на высоких каблуках, как будто они привыкли каждый день носить такие туфли. Миновали огромное грязно-серое здание, перед зданием – памятник: лошадь вскинулась на дыбы, прямо в небо, на ней всадник, какой-то военный, оба покрыты мертвенными серо-зелеными пятнами. Точно их выудили со дна морского. Ревир поставил машину на стоянке, сунул монету в счетчик-автомат; Клара постаралась не слишком таращить глаза на подскочивший в счетчике крохотный флажок. Прежде она никогда ничего подобного не видела. Холодный воздух провонял бензином, даже дышать было трудно, но, похоже, никто этого не замечал.