Денис Драгунский - Окна во двор (сборник)

Соня:

Потому что дела Николая были плохи: имение в расстройстве, денег нет, и он ничего не делал. Ничего не попытался совершить, он сидел в кабинете и молча курил трубку. Неделями! Месяцами! Но у меня не было приданого. Он ведь знал это, когда обещался мне. Теперь ему нужна жена с большим состоянием. Ему нашли богатую наследницу, и он оставил меня. Ведь как просто. До чего люди просты. И некуда бежать.

Платон:

Барин был добрый. Вместе с ним шли. Мороз был. Из одного котла хлебали. Ночевали у костра. Дальше шли. Я занемог. Присел у дороги, француз ко мне с ружьем. Я на барина гляжу, думал, заступится или подняться руку даст, а он отвернулся и пошагал. Не сказал — прости, мол. Француз меня не насмерть застрелил, я до ночи на морозе помирал и все на дорогу смотрел. Эх, барин! Я хотел было твоим деточкам во сне явиться, да не разобрался, которые твои. А чужим-то зачем являться, зачем зря чужих деточек пугать?

Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова.

В воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2000 рублей и сказал ему, что деньги эти были последние до мая и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Теперь из этих денег оставалось 1200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1600 рублей, но и необходимость изменения данному слову.

Он ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из-под рубашки, положили колоду карт и взялись за подаваемый стакан и трубку.

— Так ты не боишься со мной играть? — повторил Долохов, положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:

— Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер.

— Ну, мечи же! — сказал Ростов.

— Ох, московские тетушки! — сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.

— А-а-ах! — чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.

— Однако ты не зарывайся, — сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова и продолжая метать. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони.

Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч.

Ростов приготовил карту, которая должна была идти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.

«Все кончено, я пропал! — думал он. — Теперь пуля в лоб — одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:

— Ну, еще одну карточку.

— Хорошо, — отвечал Долохов, окончив итог, — хорошо! 21 рубль идет, — сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и, взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6000, старательно написал 21.

— Это мне все равно, — сказал он, — мне только интересно знать, убьешь ты или дашь мне эту десятку.

В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто все это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье.

Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые, с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из-под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.

— За вами 43 тысячи, граф, — сказал Долохов и, потягиваясь, встал из за стола. — А устаешь, однако, так долго сидеть, — сказал он.

— Да, и я тоже устал, — сказал Ростов.

Он не мог допустить, чтобы глупая случайность могла лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще не испытанного и неопределенного несчастия.

— Когда прикажете получить деньги, граф? — спросил Долохов.

— Quel argent? — вдруг засмеялся Ростов. — Nous avons enregistré les chiffres! [2] Какие деньги? Мы записывали цифры.

— Вы проиграли 43 тысячи, — повторил Долохов.

— Vous êtes ridicule, mon ami… C’était une pure convention, n’est-ce pas? [3] Вы смешны, мой друг. Это же была чистая условность, не так ли?

— Это долг чести, граф! — изумился Долохов.