Денис Драгунский - Окна во двор (сборник)

Вот, собственно, и все.

Но второй рассказ не такой интересный.

Наверное, все дело во взаимоотношении полов. В сексе, проще говоря. А когда секса нет, то и говорить не о чем.

— Ты что читаешь? — спросила Лариса.

Они сидели на лодочной пристани в парке, в дальнем районном городке — тридцать километров на автобусе от железной дороги, а пассажирский катер с позапрошлого года не ходил — речка обмелела. Но купаться было хорошо. Лариса и Маша сидели, болтая босыми ногами в воде; в руках у Маши была книга в бумажной обертке.

Лодочная станция уже не работала — семь вечера; лодочник ушел, проверив замок на цепи, продернутой сквозь стальные скобы.

Маша была москвичка, а Лариса — местная. Они были родственницы.

Маша задумалась, не слыша Ларисиного вопроса. Лариса чуточку обиделась:

— Что читаешь-то, эй!

— Джека Лондона, — сказала Маша.

— Покажи, — она вытащила книжку из Машиных рук. — Ух ты! Не по-русски!

— По-английски, — сказала Маша. — «Мартин Иден». Читала?

— Я не умею по-английски, — нахмурилась Лариса. — Где это ты выучилась?

— Да это по-русски есть, ты что! Весь Джек Лондон есть по-русски! В институте. Я по-французски тоже умею. Хотя у меня специальность история СССР, но языки нужно знать.

— Ну, ты даешь, — неопределенно сказала Лариса. — А мне еще за девятый класс сдавать. Ничего, двадцать три — не возраст. Успеется. Давай купнемся! Вода — молоко!

Она вскочила на ноги, сбросила платье. У нее была очень красивая фигура. И лицо тоже красивое. И коса вокруг головы.

— Я, пожалуй, не буду, — сказала Маша и со значением погладила себя по животу.

— Залетела?! — ахнула Лариса и присела рядом с ней на корточки. — Какой месяц?

— Четвертый, — сказала Маша. — Я не залетела, я замужем.

— А где кольцо?

— У меня пальцы тонкие, спадает. В кошельке, дома.

— Ну, ты даешь! А муж кто? Вообще-то рановато.

— Двадцать три совсем не рано, — объяснила Маша. — Мы поженились на четвертом курсе, он тоже этой весной получил диплом, и вот решили сразу, не откладывая… Я подала документы в аспирантуру.

— Куда?

— Ну, чтобы написать диссертацию. Чтоб не просто так сидеть с ребенком.

Лариса встала, похлопала себя по бедрам, прошла по качающейся лодке и спрыгнула с кормы. Нырнула, поплавала, вылезла, села рядом, мокрая и гладкая.

— А я тоже замуж собралась, — сказала она. — Через месяц.

— А почему ты нас не познакомила?

— Пока не могу! — засмеялась Лариса. — Он еще не приехал. Да по секрету сказать, я сама еще с ним не знакома. Это соседкин племянник. Николай зовут. Она мне карточку показывала. Мне понравился. Курсант военно-инженерного училища. Двадцатого июля приезжает к тетеньке своей. На яблочное варенье. На недельку.

Лариса распустила косу, перебросила мокрые волосы через плечо.

— Там у них в училище одни мужики. Город Чембурак, даже на побывку сходить некуда. Степь да степь кругом… — запела она, улыбаясь. — Одни нацмены и верблюды. Да и мне охота отсюда вырваться. Ничего! — сказала она, отвечая на какую-то свою мысль. — Он у меня в тридцать лет майором будет.

Помолчали.

— Лариса, а ты сейчас что читаешь? — спросила Маша.

— Языков не знаем, извини, — она щелкнула по обложке Машиной книги.

Помолчали еще.

— Лариса, прости, а как можно выйти замуж, верней, хотеть выйти замуж , за человека, которого даже ни разу не видела?

— Ты беременная, тебе вредно волноваться! — резко сказала Лариса, встала, отвернулась и стала стаскивать купальник. — Вот и не волнуйся за меня!

— Не обижайся, — сказала Маша. — Вот у меня полотенце. Вытрешься?

— Ничего, обсохну, — она натянула платье на голое тело. — Пошли домой.

Дома они молча поужинали, а потом лежали на железных кроватях, стоявших по стенам низкой сыроватой комнаты, и смотрели в темный потолок. Разговаривать не хотелось. Лариса поняла, что Маша — заумная, хвастливая и недобрая дамочка. Маша решила, что Лариса — простенькая, необразованная и легкомысленная девица.

В самом деле, о чем они могли разговаривать?

— О чем мы могли разговаривать, даже смешно! — повторила Мария Николаевна, которая рассказала мне эту историю. — И однако потом мы не расставались пятьдесят пять лет и разговаривали без конца, а когда расстались, это было так страшно, такая тоска и горе…

— Почему? — не понял я.

— Потому что это была моя мама, — сказала Мария Николаевна.