Джо Данторн - Субмарина

Погода ветреная, но очень ясная: небо ярко-голубое. Три парапланериста парят над горизонтом; за ними облачко, крошечное, как лоскут.

В этом году мы не поедем в отпуск до тех пор, пока я не сдам экзамены. Мама сказала, что «не хочет выбить меня из колеи». Поэтому вместо того, чтобы отправиться за границу, мы с родителями ходим на долгие прогулки по выходным, и я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Говорю что-то вроде: «О, да, конечно, я хочу погулять» или «Прогулка! Вот здорово, мам!»

Мы уже обошли все гоуэрские маршруты: от Мьюслада до бухты Фолл, из Кэсвелла в Лэнгленд, побывали в Уитфорд-Сэндс — поэтому сегодня решили поехать в Россили. Весьма отважный шаг: ведь в конце пляжа Ллангеннит любовное гнездышко Грэма и мамы, где она брала уроки сёрфинга и «отвинтила крантик». Там же у Джорданы состоялся серьезный разговор со взрослым парнем по имени Льюис, который показался мне вполне милым, — это было в середине конца наших отношений. Дальше к югу — Голова Червя. А за ней, за несколько миль по побережью, Порт-Эйнон и дом Грэма с разбитым окошком. Однако семья Тейт пришла сюда показать, что им все нипочем.

Оставив машину у деревенской церкви, мы спустились по ступенькам к пляжу. По пути особо не разговаривали. Маме хватило такта не заговорить о сёрфинге и о том, хорошие или плохие сегодня волны.

Мы прошли мимо группы начинающих сёрферов, окруживших инструктора кольцом. Новичков сразу видно: у них огромные доски из голубого полистирола. Они тренировались стоять на доске, делая вид, что ловят волны на сухой земле.

Мы шагали по твердому влажному песку. На нем были сотни, тысячи крошечных прозрачных песчаных крабиков. Обычно они выползают, только если вырыть ямку, но сегодня они были повсюду — лежали на песке и грелись в солнечных лучах. С каждым нашим шагом крабики подпрыгивали.

Иногда крабики запрыгивали мне прямо в ботинок.

Потом мы взяли курс наверх, чтобы прогуляться в дюнах и взобраться на Россили-Даунс. Это гора, нависающая над пляжем, с таким крутым склоном, что, если вскарабкаться на него, вся шея взмокнет. Там мы и устроили пикник, у памятника с пулеметными орудиями.

— Кому только в голову придет атаковать Суонси? — спросил я.

— Суонси играл очень важную роль, — ответил папа.

Он доедает орешки и вытряхивает пакетик в рот: из него сыпется соленая пыль и ореховая крошка. Я смотрю, как он жует.

— Суонси был пятым городом в гитлеровском списке, — говорит мама. Она не историк.

— Круто, — отвечаю я.

От ветра мамины слезные протоки выделяют жидкость. Она вытирает слезы рукавом.

— Но орудия так и не использовали, — замечает папа.

Мама собирает наш мусор в пакет из «Сэйнсбери»: скомканная фольга, пустой пакетик из-под чипсов с солью и ячменным уксусом, три банановые шкурки и четыре обертки от шоколадных батончиков. Положив пакет в зеленый рюкзак, она вручает его папе, чтобы тот нес. Папа без возражений надевает рюкзак на спину.

Мои родители — как хорошо смазанный механизм.

Мы встаем и идем обратно в деревню.

— Смотри-ка, — со смехом произносит мама, — политический лозунг. — Она показывает на стену полуразвалившегося бункера. Какой-то мастер граффити и заодно поэт нарисовал на ней три слова красной краской: «Я ЕМ МЯСО».

Папа тоже смеется. У них момент взаимопонимания. Мне отчасти их жаль.

Сойдя с бетонной дорожки, мы ступаем на нестриженую траву. На пути попадается кротовый холмик, и я наступаю на него. Папа идет быстрее нас. Он всегда забегает вперед, а потом, примерно через каждые десять минут ждет, когда мы его догоним. Вот и сейчас ускоряет шаг.

— Джордану давно не видел? — спрашивает мама.

Все в порядке. Эта прогулка мне нравится. Я спокоен.

— Встретил ее в парке на днях.

На ветру наши голоса звучат очень нежно.

— Ясно. Ну и как она?

— Вроде ничего, — отвечаю я. — Нам до сих пор сложно общаться.

Мама кивает. Мы склоняемся под порывами ветра.

— Ее кожа стала хуже, — замечаю я.

— Может, от стресса перед экзаменами?

— Скорее, из-за собаки. Она завела новую собаку.

— Какой породы?

— Борзая.

— Хорошая порода, — произносит она.

— Но это вовсе не для того, чтобы заменить ей мать, — поясняю я. — Ее мать еще жива.

Я чувствую себя совсем взрослым. Мне кажется, я могу говорить со своей матерью о чем угодно. И спрашивать ее о чем угодно.

— Мам, у меня вопрос.

— Да.

— Мы с папой оказались в доме, когда тот загорелся.

— Да.

— Представь чисто гипотетически, что у тебя равные шансы спасти нас обоих. Кого бы ты вытащила первым?