Александр Иванченко - Монограмма

Расставались с тетей Машей сердечно, тепло, как с родной, обменялись адресами, обещали обязательно писать друг другу. Тетя Маша насушила им хороший куль лаврового листа, собрала в дорогу лучших яблок, достала из своих запасов эвкалипта. Помогла достать на обратный самолет билет, конечно, с переплатой. У нее все были знакомые. Расцеловались, присели на дорожку вечером и утром, чуть свет, отправились на адлерскую электричку. Опять было прохладно, ветрено, сыро. Опадала на землю, давилась под ногами красная и желтая алыча. Загорелый, в голубой футболке, Кирик легко нес их большие чемоданы и бодро напевал какую-то комсомольскую песню. Лида радовалась за него: Кавказ развеял его угрюмость, муж улыбался, расправил плечи, стал замечать женщин. Она едва поспевала за ним.

— Подожди, Кирилл! — то и дело окликала она бодро маршировавшего по шоссе мужа. — Я не успеваю!

— Ну, что тебе? — недовольно останавливался Кирик.

— Подожди же, я на каблуках, не видишь, что ли?

— Догоняй, женщина. Отдохнула.

— Я… Было так хорошо, Кирилл, не хочется домой. Ты мне очень нравишься, Кирик. — Едва дотянувшись до плеча, обняла она мужа. — Я когда-нибудь обязательно полюблю тебя.

Кирик стоял, не опуская чемоданов, и смущенно улыбался. Не верил, но хотел верить. На электричку они опоздали.

На тридцатый день пути, как и говорил незнакомец, Ли Ду увидел небольшой монастырь на склоне горы, обнесенный высокой стеной с гребнем из глиняной черепицы. Мальчик осторожно постучал деревянным молотком в ворота, но никто не открыл ему. Должно быть, его просто не услышали. Он постучал сильнее. Никто не откликнулся на его стук. Мокрый снег закружился над его головой, вершины гор покрылись клочковатым туманом, вороны кружили над ущельем и громко каркали, слушая свое эхо. Быстро спускались сумерки. Ли Ду постучался еще, на этот раз настойчивее, и почтительно опустился на колени прямо в снег. Вдруг за ворота выскочил старый, свирепого вида, монах и набросился на него с руганью. Он чуть не избил его. Размахивая руками перед лицом мальчика, монах кричал, что много таких бездельников шатается в горах и хотели бы получить приют в их монастыре, особенно теперь, когда начинаются холода. Монастырь беден и переполнен. Пусть мальчишка убирается восвояси, пока цел. А не то… Монах ткнул его палкой в грудь и захлопнул ворота. Ли Ду полетел в грязь.

Размазывая мокрый снег по лицу, мальчик заплакал. Он не обиделся, нет. Наверное, этот монах по-своему прав. Действительно, много таких, как он, хотели бы получить наставление в этом прославленном монастыре, не имея на то никаких оснований. С чем он пришел сюда? Он не захватил с собой даже вязанки дров, хотя много прекрасного сухого валежника видел в горах. Как он не догадался принести его? Ведь наступила зима, и монахам нужно как-никак отапливаться. Он не мог надеяться на другой прием. У него ни денег, ни риса, нет даже рекомендательного письма от учителя, которое просто необходимо в таких случаях. Нечего и мечтать попасть сюда без такого письма. И он оставил свою старую мать, чего не должен делать почтительный сын. Он даже не попрощался с ней. Кроме того, он еще слишком молод для послушника. Таких, как он, не берут в монастырь. Он не смеет обижаться, монах еще был слишком добр с ним. Лучше ему вернуться домой. Но может быть, если подождать немного, монах смилостивится и впустит его? Ведь ему необходимо получить наставление. Нет, он будет ждать сколько нужно и все-таки получит его. Надо быть терпеливым и настойчивым, ему еще ни разу не приходилось пожалеть об этом.

Ли Ду разостлал на земле свой скудный скарб и сел под воротами, лицом к стене. Мокрый снег хлестал его по лицу, но он не искал укрытия. Усталость и холод клонили его в сон, но он не разрешал себе сомкнуть глаз. Он пожевал немного риса, найденного в поле, на обобранных птицами колосьях. Ветер пронизывал его насквозь, прижимая к стене. Но Ли Ду не позволял себе прислониться к ней. Нет, он не станет искать тепла и удобства, чего бы ему это ни стоило. Ученик Будды должен вынести все. Он часто ночевал эти дни в открытом поле, в куче соломы, хотя мог укрыться в пещере, лесной избушке. Близость человеческого жилья часто искушала его, но он не поддался искушению. На восьмой день пути он чуть было не соблазнился ночлегом у какого-то расточительного мирянина: солнце уже садилось, когда он увидел вдруг в весело бегущем ручье несколько зеленых лапок кедра, плывущих по течению. Сначала он обрадовался и хотел было идти по ручью вверх, навстречу людям, ведь вряд ли эти ветки обломила кедровка. Ясно было, что где-то неподалеку жилище лесного отшельника или, может быть, охотника, что там накормят и обогреют его. Может, даже чему-нибудь научат. Но потом он решил, что человек, столь безжалостно относящийся к природе, вряд ли может быть ему полезен, а просто пользоваться ночлегом он не хотел. И он свернул в лес.