Александр Иванченко - Монограмма

Но утром встали свежие, отдохнувшие и до чая — на море. Оно было тут же, за полотном. Светило солнце, море немного волновалось, гремя галькой, на берег выгоняло медуз, водоросли, цветные полиэтиленовые кульки, волнорезы заливало зеленой морской волной, далеко в дымке плыли сторожевики. Пляж был еще пустынен, на берегу — только несколько человек в тени лавровых кустов и ежевики, босоногий старик в соломенной шляпе шел вдоль моря и собирал бутылки.

Они зашли, не раздеваясь, в море и немного постояли у волнореза. Море было после дождя холодное и грязное, и они вернулись, немного разочарованные. Солнце скрылось. Казалось, погода уже не направится. Тетя Маша с жильцами пила чай.

— Уже сходили? — удивилась хозяйка. — Вот это молодцы! Вот это по-нашему, по-сибирски! (Тетя Маша была родом из сибирской деревни.) А то приедут на море, а сами спят, спят. Зачем было ехать?

Лида с Кириком присоединились к шумному застолью и стали пить чай вместе. Были еще новые жильцы. Две вчерашние студентки из Таганрога, две новые сестры из Кишинева с капризными детьми — Аликом и Виталиком, непомерно сопливые и грязные; озабоченный, туговатый на ухо, ленинградский инженер с беременной женой, сибирские родственники тети Маши, еще какие-то люди. Быстро перезнакомились, Кирик сошелся с инженером, говорили о цветной фотографии и хвастались друг перед другом аппаратурой (Кирик — «Практикой», инженер — «Зенитом»), женщины, увлекаемые беременной Кирой, разостлали на столе ситцы и стали кроить наряды. К обеду приехал Реваз с огромным невкусным арбузом, но арбуз весело, давясь смехом и семечками, съели всей компанией, а потом пошли всей гурьбой на море, захватив мяч, ласты и надувной матрац. Таксист Багателия подумал-подумал и тоже пошел с ними. Пары ему не нашлось, и он приуныл.

Море к обеду согрелось и успокоилось. Отгородили себе камнями площадку и растеклись бледными телесами на горячем песке. Инженер с Кириком рыбачили, намотав леску на палец, на волнорезе, а женщины с детьми плескались вблизи, отдыхали на гальке и спасались от горячего полуденного солнца в тени деревьев. Багателия ухаживал за Лидой.

— Ну что, дэвушка, близко море, э? Вода есть, э? Горячая, холодная, э? — подмигивал он ей, смеясь, и тащил в воду.

Пузатый, с седой курчавой грудью, Реваз заходил в море прямо в брюках и учил Лиду плавать. Приглашал ее к себе домой, в Гудауту. У него много денег, сад, овцы. Жены нет, дети выросли. Она очень походит на грузинку, тонкое лицо, нос с горбинкой, волосы только светлые. А с мужем своим она все равно жить не будет, пусть попомнит его слова. Он видит.

Через неделю почти вся шумная компания разъехалась, взяли друг у друга адреса, обещали писать и даже ездить друг к другу в гости. Обязательно всем приехать на следующий год. Приехали другие жильцы, но с ними уже Кирик и Лида не сближались, у тех была своя компания, высокомерная и загорелая. Кажется, все были из Москвы.

Лида и Кирик рады были остаться наконец вдвоем. До полудня жарились на солнце, купались, ловили крабов, рыбачили, играли в морской бой, посмеивались над смешным парнем, который все ходил целыми днями на солнцепеке по побережью, волоча под мышкой какое-то драное чучело, не то львицу, не то гиену, и звал отдыхающих фотографироваться с ним. Кирик сам сфотографировал его на память — чем рассмешил весь пляж. Такой возможности никто не предполагал — снимать самого фотографа. Парень обиделся и потребовал сфотографироваться с чучелом немедленно. Чтобы замять его обиду, они согласились и получили на следующий день бледные цветные фотографии — Кирик, укротивший грозного зверя, поставивший ему ногу на хребет, и Лида, устремившая свой суровый капитанский взгляд вдаль…

После обеда ходили знакомиться с Афоном, мерзли в пещерах, лазали по горам, поднимались по длинной, мощенной камнем (как говорили, выложенной монахами) дорожке к монастырю, на каждом шагу фотографировались, кормили лебедей, сидели в баре, выходили на прогулочном катере в море. Ездили несколько раз в Сухумский дендрарий, и Кирик опять бесчисленно ее фотографировал у пальм, кипарисов, магнолий, роскошных тропических цветов. На расходы Кирик не скупился, каждый день покупал ей цветы и фрукты, щедро раздавал чаевые официантам, таксистам, барменам. Фрукты и овощи — только с рынка, причем не торгуясь, не считая денег, все самое дорогое, лучшее. Под конец поехали в горы к Ревазу и там закатили пир на всю деревню, собирали орехи, алычу, варили молодую кукурузу, и Реваз опять немножко приставал к ней, просил выйти за него. Она чуть ему не уступила. Кирик напробовался грузинского вина и ничего не видел.