Кэндзабуро Оэ: Объяли меня воды до души моей...

Он знал, что имя, которое они найдут в документах, сразу охладит их пыл. Полицейские и впрямь не остались равнодушными к известному в кругах полиции влиятельному деятелю консервативной партии, которым являлся президент строительной компании, тесть Исана. Поняв, что даже малейшие подозрения в отношении него совершенно необоснованны, полицейские вернулись к подробному рассказу об инциденте, нисколько не заботясь о том, какую бурю вызовут в душе Исана их слова. После их ухода, когда Исана уже успокоился, избежав лишних хлопот, связанных с необходимостью доказывать достоверность своего объяснения, он вдруг ощутил, как жажда вожделенного и пока еще неясного знамениявсе сильнее распаляет охвативший его тело жар. И хотя знамениеоставалось расплывчатым, трудноуловимым, оно, излучая чуть заметное желтоватое сияние, неслось по орбите и рано или поздно должно его настигнуть. Он проверил, заперты ли двери прихожей и кухни, убедился, что ребенок спит, и, охваченный непонятным возбуждением и вместе с тем угнетенный мрачной безысходностью, опустошенностью, заплетающейся походкой подошел к люку, спустился по железной лесенке вниз и погрузил ноги в красновато-коричневую мокрую землю тридцатисантиметрового квадрата. И, чувствуя, как к нему возвращается ощущение реальности бытия, стал восстанавливать в памяти рассказ полицейских.

Собравшись после работы выпить, полицейский агент решил сперва зайти домой — оставить бывший при нем пистолет — и по дороге столкнулся с девчонкой. Может быть, как и тогда с солдатами сил самообороны, ее целью тоже было добыть оружие: с виду никакой опасности она не представляла, и хотя агента удерживало сознание служебного долга, девчонка была очень уж соблазнительна, и он решил сделать вид, будто она и впрямь завлекла его, и пойти с ней. Так все и получилось. Сорокапятилетний опытный агент. Да и здоровый. Ты мне предлагаешь что-нибудь хорошенькое? Ну так как? Девчонка стояла у самого входа в бар, вроде бы сгорая от желания, опустив голову, и, слегка расставив ноги, засунула руки в шорты, будто заправляла блузку. Быстро и тяжело дыша, точно это ей никак не удавалось. Ну ладно, все будет в порядке, посочувствовал ей агент, взял за руку раскрасневшуюся девчонку — она сразу прижалась к нему — и пошел с нею.

Идя с девчонкой, агент спрашивал себя, на самом ли деле она такая уж бывалая и просто делает вид, будто сгорает от желания, надеясь соблазнить его, или у нее действительно нет никакого опыта, и она вообще не знала мужчины. Ему вдруг пришло в голову, что она девственница и от нее пахнет лекарством. Интересно, какое лицо, какое тело у этой девчонки, которая, желая соблазнить солидного сорокапятилетнего агента, стояла жалкая, расставив ноги, опустив голову, держа руку на расстегнутых джинсовых шортах и с виду прямо сгорая от желания. (Впрочем, увидев вблизи ее раскрасневшееся лицо, он убедился, что она в самом деле сгорает от желания.) Они все шли и шли. Сколько же можно идти? Жаль, поблизости нет никакой дешевой гостиницы, думал агент, хорошо бы подвернулся какой-нибудь тайный дом свиданий. Девчонка стала спускаться по косогору. Они шли уже довольно долго, а она даже слова ему не сказала, — может, ненормальная, подумал агент. Но глаза девчонки — она иногда поглядывала на него — были вполне нормальные, ясные и искренние, глаза человека, решившегося на важное дело.

Идущая вниз дорога прорезала косогор наискось и спускалась от жилого массива к заболоченной низине. Возьми они чуть правее — и угодили бы прямо на узкую тропинку, ведущую к убежищу Исана. Значит, полицейские вовсе не случайно пришли осматривать его жилище. Особенно если учесть, что впереди до самой низины, кроме его убежища, нет ни единого жилого дома. Агент знал, что внизу нет никакой гостиницы, да и охота у него пропала, и он решил снова вернуться к своим прямым обязанностям, точнее — вести себя так же, как до встречи с девчонкой. Когда они спустились вниз, он остановился у фонаря и заговорил с ней. «То ли общество такое, то ли время? Почему вы, молодые девицы, этим занимаетесь?» Агент произнес эти избитые слова, наставляя девчонку на путь истинный, но она оборвала поучения, продиктованные его служебными обязанностями, и, стоя в желтом свете уличного фонаря, прислонившись спиной к стене краснозема, в котором была прорезана дорога, раскрыла рот, еще более красный, чем краснозем, и закричала: «Пусть меняется время, пусть меняется общество, мы все равно будем это делать». В слове «мы»агент уловил беспокойство, точно небо над его головой на мгновение заслонила тень огромной птицы, но он тут же подумал, что это просто был ответ на его «вы», и спросил: «Даже если наша страна станет коммунистической, вы все равно будете заниматься проституцией?» Девчонка, точно на устном экзамене, но вдобавок вкладывая в свои слова весь пыл, на который была способна, закричала: «И в коммунистической, и в любой другой стране мы будем и проституцией заниматься, и всем прочим». Агент увидел, что по дороге на них несется человек пять вооруженных дубинками подростков — из тех, кого девчонка назвала «мы». Одному ему было с ними не справиться, агент понял: уйти от нападающих удастся, лишь прихватив с собой одного из них; он выбрал самого щуплого, и как тот ни отбивался, как ни выкручивался, сообразив, что избран в качестве жертвы, агент надел на мальчишкунаручники, защелкнув другой конец на своем запястье. Но наседавшие со всех сторон подростки, изловчившись, ударили его сзади по голове, и он сразу же потерял сознание. Очнувшись вскоре, он обнаружил, что лежит у груды щебня, уткнувшись лицом в ручей, протекавший вдоль обрыва, — еще немного и захлебнулся бы. Пришел в себя и видит — в полутьме, прямо у него под боком девчонка старательно моет руки: ха-ха. Пистолет забрали, а эти щенки, не сумев освободить товарища от наручников, толкуют, не отрезать ли агенту руку. Вот гады. Он тотчас вскочил, и, волоча за собой мальчишку, скованного с ним наручниками, побежал по заболоченной низине, поросшей редкой травой: мальчишка — ему тоже пришлось бежать изо всех сил — вдруг рухнул посреди дороги, но агент волочил его дальше, и тогда он стал пытаться отрезать ножомруку уже себе, а не агенту. Да ему было и не дотянуться до агента. Но свою-то руку он запросто мог отрезать. И тогда агент — хулиганы гнались за ним, а мальчишкабыл тяжелый, а главное, и впрямь мог отрезать себе руку — понял, добром все это не кончится, сам отстегнул наручники и убежал. Но долго еще юнцы, вопя, неслись за ним вслед. Вы не слышали их криков? Агент обнаружил потом, что голова и рука у него в крови, голова — в своей, рука — в крови мальчишки.