Мы остановились в «Вишневой долине», занюханной вшивой гостиничке, расположенной в двух шагах от местного мюзик-холла под названием «Луксор». В «Луксоре» и должно было состояться мое первое выступление, и четыре дня подряд мы с мастером отправлялись туда репетировать утром и после обеда. Мюзик-холл этот сильно отличался от тех дворцов, куда я мечтал попасть, но сцена в нем была, осветитель и прожектора тоже, а мастер пообещал, что в городах побольше и залы будут получше. Вустер хорошее, тихое место, сказал он, где можно спокойно освоиться. Освоился я довольно быстро, без особого труда вписавшись в размеры сцены, хотя дело было не только в этом и забот хватало: нужно было скоординировать свет, музыку и, учитывая наличие в зале балкона, выступавшего до середины партера, немного пересмотреть концовку. Мастер взял на себя подготовку мелочей, которых было ровно тысяча и одна. Вместе с рабочим он проверял занавес, с осветителем отрабатывал свет, с музыкантами выбирал музыку. Он до последней минуты уточнял, вносил изменения, и, чтобы все прошло как задумано, не посчитался с расходами и заплатил семерым музыкантам за дополнительные репетиции, так что два последних дня я репетировал под музыку. На первой репетиции я здорово повеселился. Все это были старые, видавшие виды лабухи, начавшие раньше, чем я появился на свет, и отыгравшие в мюзик-холлах жуткое количество вечеров – тысяч, может, двадцать, а может, сто. Они навидались всякого, но, увидев меня, один черт, выпали в осадок. Барабанщик забыл дать дробь, фагот уронил фагот, а тромбон пустил петуха. Это был хороший знак. Коли я сумел потрясти этих прожженных циников, то что будет с обычным зрителем.
Местоположение нашей гостинички было удачное, однако вечера там меня едва не доконали. По лестницам и по их вшивому холлу разгуливали шлюхи, и когда я их видел, в паху начинало пульсировать, так что просто лечь и уснуть не было никакой возможности. Мы с мастером занимали две смежные комнаты, и я ждал, пока он не захрапит, а потом предавался своим тихим плотским утехам. Ждать приходилось подолгу. Мастер любил поболтать и, погасив свет, до бесконечности обсуждать последнюю репетицию, и я, вместо того чтобы сразу переходить к делу (которое в темноте занимало уже не только мысли, но и руки), вынужден был вежливо поддерживать разговор. С каждой минутой ожидание становилось невыносимее и терпеть было все труднее. Потому, едва он наконец затыкался, я высовывал руку из-под простыни и брал с пола грязный носок. Это у меня был глушитель, и я его держал в левой руке, а правой брался за работу и быстро спускал фонтан в хлопчатобумажный сачок. До того я терпел так подолгу, что потом хватало одного-двух движений, и дело было сделано. Потом я беззвучно шептал благодарственную молитву и пытался уснуть, но одного раза в той гостиничке мне не хватало. Где-нибудь в холле раздавался женский смех или в номере над нами начинали скрипеть пружины – и в воображении тотчас начинали мелькать непристойные картинки. Главный палец мой реагировал на эти звуки быстрее, чем голова, поднимался и требовал продолжения.
Один раз я, кажется, сделал все не так тихо, как обычно. Это было ночью накануне выступления, и я уже изготовился пустить струю, когда мастер вдруг неожиданно проснулся. Меня едва не хватил удар. Услышав в темноте его голос, я будто получил канделябром по кумполу.
– Что случилось, Уолт?
Я разжал пальцы так, будто член мой мгновенно оброс колючками.
– Случилось? – сказал я. – В каком смысле «случилось»?
– Я говорю про звуки. Что за скрип, сопение и пыхтение? Они от твоей постели.
– Чешется все ужасно. Ужасно, мастер, а когда скребешь потихоньку, то не помогает.
– Ясное дело, чешется. Начинает в паху, а кончается в тряпочку. Оставь это, малыш. Тебе пора спать. Усталый артист – паршивый артист.
– Никакой я не усталый. Я жду утра не дождусь.
– Так только кажется. Онанизм отнимает силы, и скоро ты по утрам будешь чувствовать себя разбитым. Нет нужды рассказывать тебе, какая ценность эта твоя часть. Однако когда ей придают слишком много значения, она становится не менее опасна, чем динамитная шашка. Не трать бинду понапрасну, Уолт. Пользуйся ею только тогда, когда это действительно необходимо.
– Чего не тратить?
– Бинду. Так индусы называют энергию жизни.
– Фонтан, что ли?
– Вот именно, фонтан. Называй как хочешь. У нее больше ста названий, но все означают одно и то же.
– Мне тоже нравится «бинду». Классное словечко.
Читать дальше