Людмила Улицкая - Конец сюжетов

Им давно уже поставили на стол шампанское. Тамар, не совсем и заметив, автоматически выпила.

«Начинающая алкоголичка», — догадалась Женя.

Мишель сидел в баре с марокканкой, которая в самом начале вызвала им Тамар. Марокканка была настоящая красавица. Женя переглянулась с Мишелем. Тамар поймала взгляд:

— И кого тут только нет — черножопые и косоглазые. Мы с подругой в самом начале снимали с двумя черными. Ну такая деревня, слов нет. Мясо сырое ели! Одна потом померла. А вторая съехала. И мы наших девочек подселили. — Она спохватилась: — Это давно было, теперь-то я свою квартиру нанимаю…

Охранник от дверей делал знак Тамар. Она встрепенулась.

— Да ты заходи. Возьми у Мишеля мой телефон, хочешь, днем погуляем. Я тебе Цюрих покажу…

Охранник махнул ей еще раз, и она пошла к выходу. Там ждал ее человек в темном плаще…

Следующий день был пропащий — у Жени болела голова, и никакие ее любимые таблетки не помогали. Она провалялась до двух. Потом позвонил Луи, сказал, что скоро заедет. Женя, совсем уж собравшаяся выйти в город, прождала два часа, пока он объявился. Он привез ей конверт с деньгами — на расходы.

В одиннадцать вечера снова отправились по маршруту: ресторан — стриптиз-бар — кабаре. Мишель опять потащил Женю в какой-то дорогой ресторан, рассуждая в дороге о тонких различиях между богатством французским, швейцарским и немецким. Швейцарское представлялось ему самым тупым. Вообще патриотом он не был, ругал свою страну почти беспрерывно, и Женя про себя удивлялась, чего же он, свободный художник, не уедет в другое место, но пока не спрашивала…

Лада из бара «Экс-эль» была главным объектом Жениного изучения в первой половине вечера. Полнотелая, с большой, слегка усталой грудью, она была похожа на медсестру, воспитательницу и парикмахершу. А также на подавальщицу в рабочей столовой, продавщицу в хорошем продовольственном магазине и приемщицу в химчистке. И одновременно — на всех советских послевоенных звезд от Серовой до Целиковской. Пергидрольные волосы, красная блестящая помада и широта души…

— Здравствуй, Лада. Я из Москвы. Мне Мишель про тебя рассказывал. Говорит, ты про здешнюю жизнь лучше всех знаешь. Все здесь сечешь, — начала знакомство Женя.

— Да мы здесь все сечем, — улыбнулась Лада и сразу же убрала улыбку. — А если чего не рассечешь, то тебе п…ц. Поняла, да?

— Ты давно здесь? — вопрос плохой, но обязательный.

— Здесь я три года, до этого я в Западном Берлине работала.

— А где лучше?

— Здесь лучше — и сравнивать нечего. И в материальном отношении, и по-всякому… Пьяный немец — тяжелый клиент. А здесь, считай, совсем и не пьют. Здесь гораздо приличней народ. А приезжие, сброд всякий, они всюду одинаковые. Но в Цюрихе всякой швали меньше. Здесь место дорогое, шваль всякая сюда не идет. Я довольна здесь, — с достоинством провинциальной учительницы ответила Лада.

— А домой не собираешься? — поинтересовалась Женя.

— Раньше были такие мысли. Но теперь все по-другому решается. Я замуж собираюсь, — улыбка внутренняя, тихая.

— Да что ты? За швейцарца? — обрадовалась Женя.

— За банкира. Состоятельный человек, не мальчишка, и, главное, он из хорошей здешней семьи, у него все банкиры до третьего колена. Прадед даже… — это Женя уже слышала…

— Много старше?

— Сорок два ему. Но женат не был. Мне тридцать четыре. Пора свою жизнь устраивать, — улыбается красными напомаженными… Помада блестит ровной поверхностью, без единой трещинки — особая какая-то косметика. — Я ребенка хочу родить. Хейнц детей любит.

— А как ты вообще за границу попала? — задает Женя ударный вопрос.

— Длинная история, — загадочно улыбается Лада. Она улыбается после каждого слова. Она все время улыбается. Это у нее вроде нервного тика. — Друг моего покойного жениха мне помог. Я из дому рано ушла, в четырнадцать лет. Работала, училась. Встретила человека — как в романе. Богатый, красивый, музыкант. В ансамбле выступал, по всей стране ездил. И накануне свадьбы — представь! — его убили. Может, ты в газетах читала, очень известная история была. И шофера его застрелили. Когда мне сказали, я полностью вырубилась, два месяца в больнице пролежала. Самоубийством кончала. Но друг его мне помог, он взял меня в свою группу на подтанцовку, и я поехала с ними в гастроли. И сделала ноги. — И снова она улыбнулась своей идиотской, изображающей загадочность улыбкой.

— Бедняга, сколько же тебе пришлось всего пережить, — посочувствовала Женя. — И родителей, наверное, сколько лет не видела…