Людмила Улицкая - Конец сюжетов

Золоченой маминой ложечкой она снимала тонкую молочную пенку с густого шоколада, когда раздался звон колокольчика: Мур подзывала к себе. Поставив розовую чашку на поднос, Анна Федоровна вошла к матери. Та уже сидела перед ломберным столиком в позе любительницы абсента. Бронзовый колокольчик, уткнувшись лепестковым лицом в линялое сукно, стоял перед ней.

— Дай мне, пожалуйста, просто молока, безо всякого твоего шоколада.

«Раз, два, три, четыре… десять», — отсчитала привычно Анна Федоровна.

— Знаешь, Мур, последнее молоко ушло в этот шоколад…

— Пусть Катя или Леночка сбегает.

«Раз, два, три, четыре… десять».

— Сейчас половина пятого утра. Магазин еще закрыт.

Мур удовлетворенно вздохнула. Узкие брови дрогнули. Анна Федоровна приготовилась ловить чашку. Подсохшая губа с глубокой выемкой, излучающая множество мелких морщинок, растянулась в насмешливой улыбке.

— А стакан простой воды я могу получить в этом доме?

— Конечно, конечно, — заторопилась Анна Федоровна.

Утренний скандал, кажется, не состоялся. Или отложился.

«Стареет, бедняжка», — отметила про себя Анна Федоровна.

Была среда. Поликлинический прием с двенадцати. Кате сегодня можно дать выспаться. Внуки по средам на самообслуживании: семнадцатилетняя Леночка перед институтом отводит маленького Гришу в гимназию. Заберет его Катя, но вернуться домой надо не позже половины шестого: с шести Катя работает, преподает английский в вечерней школе. Обед есть. До ухода надо молока купить. Звон колокольчика.

«Раз, два, три, четыре… десять».

— Да, Мур.

Тонкая рука держит металлические очочки на весу изящно, как лорнетку:

— Я вспомнила, тут по телевизору, фирма «Ореаль». Очень красивая девушка рекомендовала крем для сухой кожи. «Ореаль». Кажется, это старая фирма. Да, да, Лилечка заказывала эти духи в Париже. Она хотела литровую бутыль, но ее бедный любовник прислал маленький флакончик, большой он не осилил. Но скандал был большой. А мне Маецкий привез литровую… Ах, что я говорю, то были «Лориган Коти», а никакой не «Ореаль»…

Это было новое бедствие — Мур оказалась исключительно податлива на рекламу. Ей нужно было все: новый крем, новую зубную щетку или новую суперкастрюлю.

— Присядь, присядь, — благодушно указала Мур на круглый табурет от пианино.

Анна Федоровна присела. Она знала все круги, восьмерки и петли, наподобие тех, что в Гришиной железной дороге, по которым скользят паровозики старых мыслей, делая остановки и перекидки в заранее известных местах ее великой биографии. Теперь она включалась на духах. Далее шла подружка и соперница Лилечка. Маецкий, которого она у Лилечки увела. Известный режиссер. Съемка в кино, которая ее прославила. Развод. Парашютный спорт — никто и вообразить не мог, что она на это способна. Далее авиатор, испытатель, красавец, разбился через полгода, оставив лучшие воспоминания. Потом архитектор, очень знаменитый, ездили в Берлин, произвела фурор. Нет, ни в ЧК, ни в НКВД, глупости, нигде никогда не служила, спала — да. И с удовольствием! Там были, были мужчины. А вы с Катькой чулки меховые… жопы шершавые…

Сорок лет тому назад Анне Федоровне хотелось ее ударить стулом. Тридцать — вцепиться в волосы. А теперь она с душевной тошнотой и брезгливостью пропускала мимо ушей хвастливые монологи и с грустью думала о том, что утро, столь много обещавшее, у нее пропало.

Зазвонил телефон. Вероятно, из отделения. Что-то стряслось, иначе бы не позвонили так рано. Она поспешно сняла трубку:

— Да, да! Я! Не понимаю… Из Йоханнесбурга?

Как не узнала сразу этот голос, довольно высокий, но вовсе не бабий, со скользящим «р» и с длинными паузами между словами, как бывает у излечившихся заик. Подбирает слова. Тридцать лет…

Сначала все нахлынуло к голове, и стало жарко, а через секунду прошиб пот, и дикая слабость…

— Да, да, узнала.

Нелепый вопрос «Как поживаешь?» через столько лет.

— Да, можно. Да, не возражаю. До свиданья.

Положила трубку. Даже от руки кровь отхлынула, ослабли и промялись подушечки пальцев, как после большой стирки.

— Кто звонил?

— Марек.

Надо было встать и уйти, но сил не было.

— Кто?

— Муж мой.

— Скажи пожалуйста, он еще жив! Сколько же ему лет?

— Он на пять лет меня моложе, — сухо ответила Анна Федоровна.

— Так что ему от нас надо?

— Ничего. Хочет повидать меня и Катю.

— Ничтожество, полное ничтожество. Не понимаю, как ты могла с ним…

— У него клиника в Йоханнесбурге, — попыталась перевести стрелку Анна Федоровна, и ей это удалось.