Эфраим Севела - Мама

— А в Польшу… мне можно?

— Куда же мне идти?

— Тоже нельзя: По той же причине.

— Куда хотите. Во Францию, в Германию, даже в Америку. Вы — человек без гражданства. Перемещенное лицо. С видом на жительство. Вот и живите…

— Но в Вильно моя мама.

— А для чего существует почта? Писать вы за время войны, надеюсь, не разучились?

Оживленная толпа на расцвеченной огнями послевоенной Пикадилли в Лондоне. Жизнь входит в норму. И лица людей подобрели, стали мягче, приветливей. В толпе мелькает знакомое лицо. Янкель Лапидус. Он замкнут, чем-то озабочен.

Разрушенный Берлин. Обходя каменные обвалы, по расчищенным улицам движутся толпы пешеходов. Одноногий инвалид чистит обувь. Поднимает лицо к клиенту:

— У вас расшнурован ботинок. Можно завязать? Вопрос относится к Янкелю.

Париж. И здесь в послевоенной толпе вдруг возникает лицо Янкеля.

Янкель входит в подъезд дома. Консьержка высовывается из-за полуоткрытой двери:

— Вам писем нет, мосье Лапидус. Но, уверяю вас… скоро дождетесь.

— Вы уже второй год говорите то же самое, — вздыхает Янкель.

В ресторане полно публики. Играет оркестр. На небольшом пятачке, свободном от столиков, танцуют. На мужчинах — штатская одежда. Военная униформа исчезла.

Хозяин ресторана, толстый, апоплексического вида француз, с завидной легкостью лавируя среди столиков, ведет к их заказанным местам элегантно одетую немолодую пару. На мужчине — фрак, белая грудь, монокль в глазу. Пыхтит толстой сигарой. Дама — в дорогих ожерельях и мехах.

Хозяин подобострастно склоняется, подавая им карточки.

— Вас обслуживает Жак, достопримечательность нашего ресторана.

Жестом мага он представляет гостям худого официанта, одетого в ливрейную форму. На груди белой курточки с черными отворотами — две линии орденов и медалей. Это — Янкель.

У богатого гостя при виде орденов выпал из-под брови монокль и закачался на серебряной цепочке.

— Как тебе нравится этот цирк? — усмехнулся он. — Мне любопытно, где они купили эти побрякушки?

Гость сказал это конфиденциально, уверенный, что его не смогут подслушать. Ибо говорил он не по-французски, а по-польски. Лицо Янкеля, до того пребывавшее в виде застывшей маски с угодливой заученной улыбкой, сразу прояснилось, потеплело, и он заговорил тоже по-польски, доверительно склонившись к гостю, изучавшему карточку меню:

— Простите, но я особенно рад обслуживать поляков, моих земляков.

Гость вскинул на него монокль:

— Вы — поляк?

Янкель разогнулся и лихо, по-военному, прищелкнул каблуками:

— Лапидус Ян. Из армии генерала Андерса.

И протянул руку, представляясь. Обладатель монокля не подал ему своей, и рука Янкеля повисла над столиком.

— Для меня новость, — сказала гость своей даме, — что в славной армии генерала Андерса попадались… даже евреи. Вы из каких мест?

— Из Вильно.

— Из Вильно? — монокль снова устремился на официанта. — У меня там остался фамильный дворец, который, по дошедшим до меня сведениям, коммунисты конфисковали и превратили в приют для инвалидов. Или что-то вроде этого.

Янкель сочувственно вздохнул:

— А у меня там осталась мама. Я не знаю ничего о ее судьбе. Вы не могли бы мне помочь… советом?

— Мы пришли в ресторан не для того, чтобы давать советы, — нахмурился гость. — А вы, молодой человек, здесь не для того, чтобы их спрашивать. Ваше дело — обслуживать. Быстро и… молча.

Увидев проходящего хозяина ресторана, гость с побагровевшим лицом поманил его пальцем:

— Замените кельнера. Мы предпочитаем, чтоб нас обслуживал человек одного с нами, христианского, вероисповедания. А этого клоуна уберите. Меня раздражают побрякушки на его груди, которые он, не сомневаюсь, приобрел на блошином рынке.

Янкель, наливавший из графина воду в бокал, подошел с полным бокалом к господину с моноклем.

— Если вам трудно поверить, что еврей был на войне, — тяжело дыша произнес он, — то этот мой поступок, возможно, убедит вас.

Левой рукой он вырвал монокль из-под его брови, правой плеснул содержимое бокала в багровое лицо.

Поставив бокал на место, Янкель в присутствии всех гостей снял с себя официантскую курточку и стал по одному отвинчивать с нее ордена и медали, приговаривая при этом:

— Вам повезло: я хоть и прошел четыре года войны, но бить людей так и не научился. Даже таких… свиноподобных.

— Жак! Вы уволены! — взвизгнул хозяин ресторана. Янкель обернулся к нему:

— А вам на прощанье я бы с наслаждением тоже плюнул в лицо, но… у меня от волнения пересохло во рту… Не взыщите.