Вера Колочкова - Слепые по Брейгелю

Боже, как она раньше любила возвращаться домой из отпуска! Хоть откуда, неважно! Хоть из Турции, хоть из Бердянска от Викиной двоюродной сестры! Не зря говорят, что нормальный человек дважды за отпуск бывает счастлив… Когда уезжает из дома, а потом — когда возвращается домой. И это еще поспорить можно, какое из двух счастий сильнее. Наверное, второе, до краев наполненное предвкушением дома. Своей ванной комнаты, своей родной постели. Своей чайной кружки, своего места за кухонным столом. Да мало ли всяких уютностей в собственной крепости, где чувствуешь себя, как на родине? И неважно, что эта крепость — всего лишь скромная двушка в спальном районе! Все равно — родина!

Сейчас возвращаться — страшно. Потому что и впрямь душенька дрожит и не верит, а еще — испуганно изумляется. Как же так-то? Куда возвращаться, если родины больше нет? Вместо родины — одинокое и горестное бабье жилье. Раздражающее бормотание телевизора. Кухонная неприкаянность, когда обед приготовить некому. Вместо привычной беззаботности — страх перед жизнью. Да она даже ночевать одна боится, чего уж там! Заснуть от страха не может! И Саша это знает, прекрасно знает! Она ж без него — никто и ничто… Былинка на ветру, ломкая, хрупкая, безжизненная. Нет, он не мог, не мог! Что-то тут не складывается… Надо вспомнить, как все это было…

Вздохнула болезненно, коротко, откинулась голову на спинку сиденья, закрыла глаза. И даже с закрытыми глазами почувствовала — Вика в лицо смотрит.

Ладно, смотри, не до тебя сейчас. Надо обязательно вспомнить, как… С этой Испанией…

Кажется, это было накануне Восьмого марта. Да, точно, выходной был. Славка с Максимом пришли, Саша им денег дал, как обычно. Максим поблагодарил — тоже как обычно. А Славка — нет, Славка приняла как должное. Молча взяла, молча сунула в кармашек сумки. Еще и поморщилась при этом, будто ее заставили сделать что-то неприятное. Потом ребята ушли… А она принялась посуду мыть после обеда. И вдруг запсиховала, зафыркала, поддавшись невесть откуда налетевшему раздражению:

— Ну, вообще… Вырастили доченьку… Это уж ни в какие ворота…

— Ты о чем, Маш? — спросил Саша, выщелкнув окурок в открытую кухонную форточку.

— Они же обещали никого не напрягать, когда ипотеку брали! Помнишь, как Славка заявила гордо — я сама знаю, что делаю? Без вашей помощи обойдусь? А теперь что получается? Половину взноса у нас берут, половину — у родителей Максима? Это что получается, мы до пенсии их содержать будем? Пока они ипотеку не выплатят?

— Маш… Ты это серьезно? — поднял Саша на нее печальные глаза. — Это же наша с тобой дочь, мы обязаны ей помогать.

— Да я понимаю, Саш… Да, помогать, но не до такой степени наглости! Славка, между прочим, больше тебя зарабатывает! Я уж про Макса не говорю! Да у них денег — куры не клюют! А мы последнее отдаем!

— Но… Их тоже надо понять, Машенька. Молодая семья, все такое… Им же всего хочется, потребности-то другие, чем у нас. Это нам с тобой ничего не надо. А им… И одеться, и в клуб сходить… — заметил Саша.

— А чего ты за меня решаешь, что мне надо, чего не надо? Ты меня спросил, чего я хочу?

— По-моему, я всю жизнь только этим и занимаюсь… Делаю то, что ты хочешь. Вернее, стараюсь удовлетворять все твои желания, — сказал Саша.

— Так уж и все? Можно подумать…

— Ну, не все. Прости, что не все, — уточнил он. — Но что от меня зависит… По мере сил, как могу, как умею. Выше самого себя не прыгнешь, ты же знаешь… Как ни пытайся, все равно не прыгнешь…

Так, стоп. Стоп! Как-то очень уж грустно Саша тогда все это произнес. И в глаза глянул с тоской. Очень уставшие у него глаза были. Печальные. Отчаянные. Будто просил чего. Сочувствия, что ли? Да, вполне может быть. А она не поняла… И Вика тоже пыталась… что-то такое ей объяснить. Нет, не увидела тогда, не поняла, будто глаза застило. Опять накинулась на него с раздражением:

— Вот именно — выше самого себя не прыгнешь! А ты все время прыгнуть пытаешься, последнее доченьке отдаешь! Причем взрослой и самостоятельной доченьке, заметь… Нет, мне-то что, я не против, конечно. В конце концов, я мать, я люблю свою дочь нисколько не меньше, чем ты… Но, Саш. Все же должно быть… разумно как-то. Вменяемо. Разве я не права, скажи?

Бац — тарелка выскользнула из ее мокрых рук, раскололась со звоном, фарфоровые брызги порскнули по линолеуму. Саша присел, осторожно-испуганно провел пальцами по ее лодыжке:

— Не поранилась, нет?

— Да ну… — Она раздраженно переступила ногами, отбрасывая от себя осколки. И его пальцы заодно отбросила.