Генри Олди - Черный Баламут. Трилогия

— Мешает, Сатьявати. Я уже сказал… Что с тобой?! Тебе плохо?!

Молодая женщина не ответила. Судорога пробежала по ее гибкому телу, дерзкими пальцами проникая в тайные глубины, вынуждая каменным изваянием застыть на корме, уронив весло себе на колени. Смуглая кожа словно покрылась налетом пепла, глаза Сатьявати изумленно распахнулись, и в их глубине мало-помалу стали разгораться зеленоватые сполохи — берилл такого цвета рудознатцы Восточных Гхат зовут «кошачьей искрой».

Гангея наклонился вперед и вгляделся: нет, это не было отражением бледного венца Сомы-Месяца! Куда больше «кошачья искра» походила на янтарные угли, что неусыпно рдели в глазах их сына, Черного Островитянина.

А потом губы на пепельном лике статуи дрогнули, раскрываясь весенним бутоном, и прозвучал голос.

Совершенно незнакомый голос. Мужской.

— Беспокойство излишне, царевич. Она под моей Опекой.

— Кто ты?

Искренний смех был ответом: так смеются взрослые над детской шуткой.

— Кто ты?! — Сердце грозило пробить грудную клетку и горящим комом выпасть на дно челна. — Чего ты хочешь от нас?!

— Вот именно — от вас. От вас обоих. Но в первую очередь от тебя, сын Ганги и раджи Шантану. Перед тобой — Вишну-Даритель, Опекун Мира.

Гангея не поспешил упасть ниц, и даже сложенные ладони остановились на полдороге ко лбу.

— Прости мою дерзость, светоч Троицы… Но откуда я могу знать, что в Сатьявати вселился именно ты, а не мятежный дух, укравший громкое имя?

— Мне нравится, царевич, что ты отказываешься верить на слово. Даже Богу. Недоверчивость — залог мудрости будущего правителя. Что ж, не поскупись на малую толику собственного Жара и произнеси тайную мантру, которой научил тебя достойный Рама-с-Топором! Будь дерзок до конца, убедись, кто перед тобой…

Гангею пробрал озноб. «Мантрой Раскрытия» он пользовался всего раз в жизни, и то под присмотром гуру. Ничего страшного она в себе не таила, и Жара-тапаса на распознавание истинной сущности собеседника уходило совсем мало, но… Наследник престола боялся другого. Он боялся увидеть, как сквозь родные черты Сатьявати проступит чужое лицо! И хорошо еще, если это действительно окажется лицо Бога!

Гангея сосредоточился, вызывая в себе прилив Жара, ощутил, как жгучая волна поднимается изнутри, заполняет его всего, без остатка, пенясь и начиная изливаться наружу, после чего впился взглядом в непроницаемое лицо женщины-истукана — и тихо произнес четыре слова.

Нараспев, потому что в «Мантре Раскрытия» главным были не слова, а тон.

Словно пульсирующие цепи разом сковали его воедино с женщиной на корме. Черты Сатьявати дрогнули и начали исподволь меняться. Кожа стала еще смуглее, до боли напомнив внешность Черного Островитянина, отвердели скулы, ушла раскосость, легкая горбинка выгнула переносицу, а полные губы сами собой сложились в понимающую и чуть снисходительную улыбку… На Гангею смотрел Вишну, Опекун Мира: таким его облик был запечатлен в статуе из чунарского песчаника, воздвигнутой перед входом в центральный храм Хастинапура.

Сомнения ушли: перед сыном Ганги сидел «дэвол», человек, одержимый Богом. Пусть сами боги и их противники звали друг друга сурами и асурами, напрочь запутавшись, что из этих имен значит «Светоносный», а что — наоборот, люди же испокон веку именовали небожителей «дэвами».

Мать-Ганга даже сына сперва хотела назвать Подарком Богов, то есть Дэвавраттой, но вовремя передумала.

Наследник потрясенно вздохнул — и видение померкло одновременно с угасанием Жара.

— Каюсь в дерзости, — он склонился перед Богом, и сложенные ладони теперь уже без помех добрались до лба, — и возношу хвалу Опекуну Мира за честь лицезреть его облик!

— Недоверчивость и почтительность — хорошее сочетание. Поднимись. Я хочу говорить с тобой.

Гангея послушно выпрямился. Когда-то увидеть Вишну, благородного Опекуна и своего кумира, было для него пределом мечтаний. О, как много хотел он сказать утонченному божеству, покровителю царей-кшатриев — но сейчас, когда сокровенное желание исполнилось, все слова разом вылетели из головы, язык присох к небу, и Гангея мог только восторженно смотреть в сияющие глаза Сатьявати, угадывая за ними виденный минуту назад лик.

Увы, первый же вопрос, заданный Богом, окончательно сбил наследника с толку, заставив вновь усомниться в подлинности явления!

— Почему бы тебе действительно не жениться на этой женщине? Тебе не кажется, что вы предназначены друг для друга?