Генри Олди - Черный Баламут. Трилогия

И я раскинул руки крестом, отдаваясь Жару Трехмирья.

Чтобы в самом скором времени оставить Безначалье.

…Багровое пламя цвета одежд Владыки Преисподней полыхнуло нам в лицо, но стоявшие рядом со мной Яма и Агни были здесь ни при чем.

Это был Второй мир.

Это была Курукшетра.

Это яростный Жеребец, сын Наставника Дроны, обрушивал на спящих врагов ненасытное пламя своей мести.

Мы стояли и смотрели.

Простой смертный, пусть даже и сын сура, мало что сумел бы разглядеть в том безумном аду, что разверзся прямо перед нами, когда мы, вся Свастика в полном составе, вместе с Временем и престарелым аскетом возникли в сотне шагов от лагеря победителей. И сейчас Я-Карна был рад, что Я-Индра в силах видеть все. До мельчайших подробностей. До боли в висках, до скрежета зубовного.

Мы не пытались ринуться в схватку: наш черед еще настанет.

Мы стояли и смотрели.

Смотрели, как сын Дроны проклинает сам себя, как он вершит свой суд по новому Закону, Закону Пользы, провозглашенному Черным Баламутом.

Огненный смерч кольцом охватил лагерь, испуская надрывный рев, не давая никому вырваться из ловушки: вот обезумевший от ужаса полуголый мужчина сломя голову кинулся прямо в огонь, прикрыв лицо руками. Наверное, он надеялся прорваться — и через мгновение он действительно выпал наружу… дымящаяся черная головня.

Пламя не выпускало живых.

Только мертвых.

А по бокам единственного прохода, остававшегося в стене рукотворного пекла, стояли двое: Критаварман, царь бходжей, и наставник Крипа. Парные мечи брахмана и шестопер кшатрия работали без устали, и те счастливчики, кто уже, казалось, сумел вырваться из Преисподней, обретали покой прямо здесь, груда изрубленных тел у выхода из лагеря стремительно росла.

Внутри же безраздельно царил демон по имени Жеребец. О, сын Дроны умел убивать! Он не разменивался на мелочи: тому, кто уже однажды посмел выпустить на свободу «Беспутство Народа», терять было нечего! Губы его выплевывали мантру за мантрой, и проливался с неба дождь из зазубренных чакр, тучи возникавших из ниоткуда стрел косили выбегающих из шатров воинов, и яростными углями горели в дымном зареве глаза Брахмана-из-Ларца во втором колене.

Но для избранных Жеребец жалел небесного оружия.

Нырнув в один из шатров, он за волосы выволок наружу Сполоха, вымоленнре дитя Панчалийца, — именно Сполох предательски отсек голову Наставнику Дроне, когда обманутый старик отвратился от битвы.

Безжалостные удары ног обрушились на тело, скорчившееся у откинутого полога, хрустнули ребра, изо рта Сполоха брызнула кровь. На мгновение он нашел в себе силы приподняться:

— Дай мне встать и сражайся, как подобает кшатрию! Лицом к лицу!

Черные сгустки слов упали впустую: Жеребец лишь презрительно расхохотался смехом безумца.

— Я не кшатрий. И, наверное, я уже не брахман. Разве ты встал лицом к лицу с моим отцом, когда хватал его за седые волосы?! когда отсекал ему голову?! когда поднимал ее для всеобщего обозрения?! Даже безоружному, ты побоялся взглянуть ему в глаза! И ты еще смеешь требовать благородной смерти?!

Под пятой боевой сандалии треснули пальцы, удар под ложечку заставил тело избиваемого выгнуться рыбой, которую живьем швырнули на сковородку, сухой веткой переломилась правая рука Сполоха, когда он попытался закрыть лицо: теперь из-под разорванной кожи клыком оскалился белый обломок кости, и кровь обильно текла по предплечью.

— Тогда хотя бы прикончи меня оружием, как воина!

— Ты не воин! Ты — мерзкая собака, и это сравнение — оскорбление для всей песьей породы! Нет, падаль, ты достоин одного: чтоб тебя забили ногами!

Вскоре в кровавой пыли у ног Жеребца копошилась груда лохмотьев, ничем не напоминавшая более человека, а мститель все продолжал в остервенении наносить удары.

К нему бросились трое опомнившихся воинов, успев разыскать свои топоры, но Жеребец даже не взглянул на них. Продолжая измываться над жертвой, он завыл зимним волком, завыл почти членораздельно — и ответный вой огласил окрестности.

Заклятие Тварей!

Миг — и горящий лагерь наводнили сонмища косматых тел, бежавших к Жеребцу воинов разодрали в клочья и пожрали, вырывая из лап соперника кровавые ошметки. Клыкастые пишачи-трупоеды, ракшасы с вытаращенными буркалами, скользкие бхуты с когтями-крючьями, способными в момент располосовать слоновью шкуру, — обезумевшая от запаха свежей крови и обуянная жаждой убийства нежить обрушилась на лагерь недавних победителей.