Флэнн О`Брайен - А где же третий? (Третий полицейский)

Сам дю Гарбиндье, возможно, притворно путаясь в некоторых внешне похожих словах английского и французского языков, сплошь и рядом пишет «черный воз» и «черный дух» вместо «черный воздух» и строит на этой нелепой игре слов невероятно длинный пассаж, в котором ехидно-насмешливо описывает мириады чернокожих, едущих на черных возах и каждый вечер заполняющих своим черным духом небеса, превращая тем самым день в ночь.

Мне представляется, что наиболее умный подход к этому вопросу применил малоизвестный шведский исследователь Ле Клерк, сказавший: «Обсуждаемое обстоятельство находится за пределами той области исследований, которыми может и должен заниматься добросовестный комментатор, и, не будучи в состоянии сказать нечто доброжелательное или душеполезное, следует просто хранить молчание».

Res ipsa – здесь: как обстоят тут у нас дела (лат.). (Прим. пер.)

Правильно было бы «гальванизированным», но Отвагсон, как обычно, путается в словах, имеет в виду «парализованным» (Прим. пер.)

Надо бы не «обжоги», а «изжоги». (Прим. пер.)

Ле Клерк – в своей ныне почти забытой работе «Новые разыскания и исследования» – привлек внимание к той важной роли, которую играет перкуссия в диалектике де Селби, и на достаточном количестве примеров продемонстрировал, что большинство экспериментов, проведенных этим экстраординарным ученым, сопровождалось исключительно громкими шумовыми эффектами. К сожалению, весь этот грохот и шум при подготовке экспериментов происходил за закрытыми дверьми и ни один из комментаторов не рискнул высказать касательно того, что же там происходило, даже предположения. При сооружении своего знаменитого «водяного ящика» – вполне вероятно, то был один из самых высокочувствительных и легкоповреждаемых приборов из когда-либо сотворенных человеческими руками, – де Селби, по имеющимся сообщениям, сломал три тяжелых отбойных молотка, и ему пришлось заниматься унизительной судебной тяжбой, которую затеял его домовладелец (тот самый, печально известный Портер), обвинявший де Селби в том, что в результате «шумовой деятельности ученого» якобы оказались расшатанными перекрытия между этажами, а в одной из комнат был якобы поврежден потолок. Так или иначе, совершенно ясно, что де Селби уделял большое внимание «работе с молотком» во всех ее видах (см. «Счастливые часы», с.48-49). В «Атласе для широкого круга читателей» де Селби дает весьма смутное описание своих исследований природы стука вообще и производимого молотком в частности и весьма смело заявляет, что резкость стука происходит от того, что взрываются «шарики воздуха»; из вышесказанного можно заключить: де Селби представлял себе воздух, состоящим из бесчисленного множества крошечных пузырьков, наподобие миниатюрнейших воздушных шариков, – такой взгляд, как известно, не подтверждается современной наукой. В рассуждениях о природе дня и ночи, которые можно найти в других трудах де Селби, он, как бы между прочим, упоминает о напряжении «воздушных пленок», «шариков воздуха» и «воздушных пузырей». Де Селби приходит к заключению, что «стук представляет собой все что угодно, но только не то, чем он кажется»; такое заявление, даже если и не считать его легко опровержимым, представляется мне совершенно излишним и ничего не проясняющим. Люкротт высказал предположение, что громкий стук являлся способом, к которому прибегал ученый, чтобы заглушить все другие шумы, которые могли бы дать хоть некоторое представление о том, в каком направлении ведутся эксперименты. Бассетт в целом присоединился к этому предположению, хотя и с двумя оговорками.

Читателю наверняка известно, какие баталии разворачивались вокруг этой работы, дразнящей своей загадочностью более, чем какой-либо иной из дошедших до нас в рукописном виде трудов до Селби. «Codex» (первым дал ему такое название Бассетт, в своем монументальном труде «Компендиум де Селби») представляет собой собрание приблизительно двух тысяч листов писчей бумаги стандартного размера, мелко исписанных с двух сторон. Главной особенностью этой рукописи является то, что в связи с крайней неразборчивостью почерка ни одно слово не поддается прочтению. Предпринимавшиеся различными комментаторами попытки, расшифровать те немногие места, которые казались более разборчивыми, приносили фантастически различные результаты, не столько в интерпретации заложенного в них смысла (не о смысле идет речь), сколько в разработке несуразиц, проистекавших из полученных интерпретаций текста. В одном из таких мест, по сообщению Бассетта, «с большой проницательностью» говорится о «старости», в то время как Хендерсон (биограф Бассетта) интерпретирует то же место как «описание, не лишенное красоты, того, как ягнятятся овцы, и того, какая помощь им при этом оказывается, на одной неназванной ферме». Такие расхождения, следует признать, мало способствуют укреплению репутации и того, и другого комментатора.