Бат-Шева Краус - Израильская литература в калейдоскопе. Книга 1

— Прекратите этот спектакль, люди уже начали смеяться над вами.

Еще через пять лет после свадьбы Леи с ним случился сердечный приступ. Его жена позвонила и через переводчика попросила, чтобы я срочно приехал к нему в больницу. Все долгие часы в самолете я молился, чтобы он держался. В аэропорте меня ждала его жена, американская еврейка, разговаривающая только на английском, и возле нее переводчик, мужчина с бородой, говорящий также на идише. Они спешно повезли меня в больницу.

Всю ночь я сидел около его кровати и молился. Никогда еще я не молился так страстно и поражался, из каких глубин моя память извлекает эти древние молитвы. Ночью он схватил меня за руку, лицо его было бледным, словно на него наложили грим.

— Шлоймеле, ты помнишь барак номер три?

— Что?

— Там не было окна.

Он заснул, проснулся снова только перед утром и обхватил мои пальцы:

— Ты помнишь того, из Ченстохова?

— Спи, — я укрыл его. — Тебе приснилось.

Телефонный звонок заставил меня подскочить в кресле. Все тело болело от долгого сидения. В телефонной трубке послышался голос Сташека, бодрый и энергичный:

— Ну, можно поднять бокал и сказать «лехаим»?

Я сказал надломленным голосом:

— Сташек… Я не знаю…

— В чем дело? Что случилось?

— У меня нехорошее предчувствие…

— Почему?

— Жених… — сказать то, что я знал, у меня не поворачивался язык.

— Что с ним? Он старый?

— Да нет…Молодой, приятный…

— Так что же?

— Я не знаю…

— Безработный?

— Нет, он работает… Заканчивает диссертацию…

— Ну, тогда что?

— Сташек… Ты помнишь день, когда нас освободили?

— Разве можно забыть такое? — сказал он. — Даже мертвые помнят.

— Ты помнишь… барак номер три…

Его голос вдруг стал чужим:

— Что с ним?

— Человек, которого мы…

Линия в Бруклине как будто оборвалась. Я подождал мгновение и крикнул:

— Алло, алло Сташек… Ты слышишь меня?

На линии повисла странная тишина.

— Сташек, — молил я, — скажи хоть слово, ты меня слышишь?

— Я здесь, — голос его был безучастным.

— Ну, так вот, я думаю, что это был…

— Ты думаешь слишком много!

Я почувствовал, что он заставляет себя говорить.

— … его дядя, Сташек. Это был его дядя.

— Кто тебе сказал?

За его твердым голосом я чувствую беспокойство.

— Я знаю, что и ты боялся. Все эти годы меня не оставлял страх… что в какой-нибудь день… в какой-то день…

— Кто тебе сказал, что это его дядя? — крик уже явно скрывал волнение.

— Он немного рассказывал, его семья из Ченстохова, Фельдман. Фельдман из Ченстохова, Сташек. И его лицо, и ухо… Он так похож…

— Ухо? По уху ты определяешь такие вещи? Это может быть кто-то совершенно другой! Фельдман — самая распространенная фамилия, какая только существует. Лично я знаком, наверное, с тридцатью Фельдманами! А в Израиле есть, наверняка, десятки тысяч! И знаешь, если искать сходство, то я похож на моего чернокожего работника!

— Из Ченстохова…

— Ченстохов! Это сейчас мода такая здесь! Каждый говорит, что он из Ченстохова!

— Сташек, — мой голос снова надломился, — что нам делать?

— Что значит, что нам делать? — Его голос гремел, пересекая океан, разрываясь в моем ухе. — Наша Рохале выходит замуж! Мы устраиваем свадьбу!

В последующие дни я готовлюсь к свадьбе моей старшей дочери. А по ночам меня одолевают кошмары. Снова и снова я вижу змейки крови, ползущие в ухо человека, лежащего на полу барака номер три. По утрам я с красными глазами блуждаю по улицам, словно лунатик, иду купить себе новые туфли, отдать в сухую чистку костюм, который одевал на свадьбу младшей дочери, высматриваю в витринах праздничную рубашку. Вечерами я обхожу дома немногих друзей и вручаю им приглашение на свадьбу, извиняясь за его простоту. Друзья пристально смотрят на меня, и я пугаюсь, словно они могли прочесть мои мысли. Действительно, одна из женщин говорит:

— Ты волнуешься, а? Счастлив? Это видно по твоим глазам.

Дочь и ее жених заняты, и я рад, что не должен встречаться с ними. В шабат, за две недели до свадьбы, дочь готовит праздничную трапезу и приглашает родителей и сестру жениха, чтобы познакомить их со мной. По телефону мы договариваемся, когда ее жених заедет за мной, чтобы отвезти на их квартиру. Но силы мои иссякают. За два часа до того, как он должен был выехать с места стоянки, я извиняюсь перед ними по телефону, объясняю, что уже в течение некоторого времени чувствую себя неважно, но не хотел их волновать. Рахель посылает мне по телефону поцелуй, заставляет меня пообещать, что завтра я пойду к врачу, обещает сберечь для меня фруктовый компот, приготовленный по маминому рецепту. Я со вздохом облегчения кладу трубку. Хочу видеть только Сташека.