Эмма Хили - Найти Элизабет

– Видел тебя, – пробормотал Дуглас, когда я вошла через заднюю дверь. Висевший вверху фонарь ярко освещал его лицо, отчего оно приобретало болезненный вид.

– О чем таком ты говоришь? – спросила я, выбираясь из куртки.

– В машине. С Фрэнком.

В руках он сжимал сложенную газету, и, обдумывая ответ, я внимательно ее разглядывала. Убийцу из отеля «Норфолк» схватили, и никто не сомневался, что его повесят, несмотря на то что суд должен был состояться только через несколько месяцев.

– Ну конечно. Тебе же никогда не сидится дома, Дуг, ты всегда ждешь на улице, – сказала я.

Он тоже взглянул на газету.

– Ты ведь с ним не в первый раз. И надеваешь ее одежду. О чем ты только думаешь, Мод?

Я пожала плечами и продолжала стоять у задней двери, держа в руках куртку. Я даже ни разу не взглянула на бархатное болеро с тех пор, как Фрэнк отдал мне вещи Сьюки. Как же чудесно было переодеваться и выходить на послеобеденную прогулку в новых нарядах, пусть даже для этого нужно было лгать родителям!.. Я ни о чем не думала и не чувствовала за собой никакой вины. Считать себя виноватой из-за его слов! Еще чего!

– Она была моей сестрой, – сказала я, но Дуглас уже не слушал. Он не смотрел мне в глаза. Его взгляд скользил по моему телу.

– Это ее одежда, – проговорил он, вставая и комкая в руках газету, и сделал шаг ко мне. – Снимай ее!

Он ухватился за куртку моей сестры, посмотрев на меня с такой злобой, что я отшатнулась.

– Дуг! – крикнула я. – Это не твое дело!

Я подалась к раковине, но он положил на нее руки и закрыл мне проход.

– Пытаешься играть в нее. Вот чем ты занимаешься. Надеваешь ее одежду. Заигрываешь с ее мужем. А он что? Возил тебя в их семейное гнездышко? Укладывал в их постель?

– То, что ты говоришь, отвратительно, – сказала я, чувствуя, как пылают мои щеки. – Мы только беседовали… о Сьюки… и всё.

Я отвернулась, пытаясь отодвинуться от него, но Дуглас сгреб мой подбородок в кулак, сжал его так, как до этого комкал газету, и приблизился ко мне почти вплотную.

– Ты даже пользуешься ее помадой, – прошипел он, его лицо было всего в дюйме от моего. – Сотри немедленно!

Тыльной стороной ладони он грубо провел мне по губам, поцарапав кожу. Я чувствовала, что помада размазалась по щеке, и попыталась отвернуться, но Дуглас крепко держал меня за подбородок.

– Прекращай этим заниматься! – прохрипел он, тяжело дыша мне в лицо. – Больше не пытайся ее заменить ее. Ты никогда не сможешь заменить ее.

Я вспомнила, как Фрэнк прижимался к моей шее, и зажмурилась, чтобы не расплакаться. Я не двигалась, пока Дуглас срывал с меня сережки Сьюки, их зажимы щелкали у него в руках. Не двигалась, пока он вытаскивал у меня из волос заколки и швырял их на пол.

У меня возникло ощущение, будто вся моя жизнь – это только сохранившиеся воспоминания. Или, возможно, утраченные. Те, которые мне действительно нужны, утрачены. К примеру, я не помню, куда положила свой автобусный проездной. Я не могу его найти. Я знаю, что он у меня в сумке, я никогда его оттуда не вынимаю, но его там нет. Там лежит расческа, упаковка мятных леденцов, несколько бумажных платочков и белый пластиковый кошелек. Все это я отодвигаю в сторону.

– Предъявите ваш проездной, – говорит водитель.

Я нахожусь в автобусе, но он стоит, и двери у меня за спиной открыты. На руке у меня висит зонт. Его вес и движения, когда он качается, отвлекают меня. Я не могу вспомнить, что я ищу. Сую руку в карман. Там масса всевозможных кусочков и обрывков. Всякой мелочи. Я не могу понять, что это такое, но почему-то вспоминаю о цветах, садах и о чем-то еще. О чем-то, что имеет отношение к Библии. Неужели к какой-то фразе из Библии?

– «Если даже буду я остывший прах в склепной сырости и в пыли» [10] Теннисон А. Поэма «Мод». (Пер. В. Левика) , – говорю я.

Вот. Она сохранилась у меня в памяти еще со школы. Но теперь я уже не помню, откуда она.

– Что? – переспрашивает водитель, глядя на меня сквозь стеклянную перегородку. – Ну, давайте же, дорогуша, вы нас всех задерживаете.

Я поворачиваюсь и смотрю на остальных пассажиров. Они сидят и смотрят на меня, и я слышу их тяжкие вздохи. Я чувствую, что краснею. По какой-то причине они куда-то торопятся, но я не знаю, чем со своей стороны могу им помочь.

– Почему вы ее не пропускаете? – выкрикивает кто-то. – Вы же видите, что это пожилая женщина.

Водитель шумно вздыхает и разрешает мне пройти в автобус и сесть. И перед тем, как наш автобус присоединяется к потоку машин, я вижу в окно какого-то человека на тротуаре, отдирающего пластиковую крышечку от пачки таких маленьких палочек, которые не похожи на свистки. Эти палочки можно зажечь. Он открывает пачку и кусает вначале коробку, а затем ее содержимое, частички табака прилипают к его зубам. Выражение его лица похоже на страшную улыбку, и, кусая, он смотрит на меня, а его резкие движения вызывают у меня ужас. Я вспоминаю, как другой человек бежал вниз по холму за своей шляпой, а отец велел мне на него не таращиться. Неожиданно мне становится страшно одиноко, мне хочется, чтобы рядом со мной кто-то был. Кто угодно. Легче я начинаю себя чувствовать, только когда автобус двигается с места.