Норман Льюис: От руки брата его

— Вы мошенник, Оуэн, — сказал Джеддер. — Убирайтесь вон, и чтобы я вас больше не видел.

Надзиратель постучал пальцем по плечу Брона и резким кивком указал на дверь; Брон повернулся и вышел, сопровождаемый надзирателем.

В понедельник утром Джеддер зашел в кабинет Далласа. Тот только что вернулся с какой-то конференции.

— Оуэна в субботу выпустили.

— Знаю. Жаль, мне обязательно нужно было повидать его до ухода.

— В самом деле? — Держа руки в карманах, Джеддер сел, вытянул ноги и уставился прямо перед собой, намеренно не обращая внимания на окружающую обстановку. Кабинет Далласа был в тюрьме единственным отрадным местом. Даллас сумел убедить начальника тюрьмы, что в угрюмой тюремной атмосфере небольшая передышка психологически очень важна, и ему разрешили купить мебель, а главное — ковер. Этот ковер не давал покоя Джеддеру и сделал его врагом Далласа.

— Он имел наглость явиться ко мне и наплел, будто вы обещали ему какое-то лекарство. Наверно, хотел выклянчить у меня барбитуратов.

— Я оставил для него у Эрмитейджа немного ларгак-тила.

— Но это же против правил. — Джеддер не сумел сдержать ядовитую улыбочку: он был доволен. Оливково-зеленый бобриковый ковер в четырнадцать футов на девять разделил тюрьму Хэйхерст на два лагеря. В конце концов он породил междоусобицу, в которой никому не удавалось сохранить нейтралитет, хотя почти никто из сторонников Далласа или сторонников Джеддера толком не понимал, с чего пошла вражда. Это он, ковер, убедил Джеддера, когда-то считавшего себя человеком широких взглядов, что психиатрия, в общем-то, жульничество. Это он, ковер, склонил Джеддера в пользу макнафтеновского кодекса, он внушил ему, что все сорок процентов психически ненормальных обитателей Хэйхерста — ловкие симулянты, и заставил поддерживать одного из тюремных чиновников, который требовал снова ввести наказание плетьми. Джеддер, прежде довольно отзывчивый, теперь всегда находил, что заключенный по своему физическому состоянию вполне может выдержать голодный режим или пребывание в карцере. Сто двадцать шесть квадратных футов ковра превращали ошибку или жестокость судьбы в тяжкий грех. Грехи огцов да покарают детей до третьего и четвертого колена, и в эту кару входит тюремное наказание. Грех не лечат, за него наказывают.

Но доктор Даллас и бровью не повел.

— Правила для того и существуют, чтобы их нарушать, когда это необходимо. Оуэн — больной человек. Я лично держал бы его здесь, пока он не вылечится насколько возможно.

— Вылечится! Да вы, оказывается, сверхоптимист. Симулянта барбитуратами не вылечить. Что бы вы ему ни дали, он бы сразу это выменял на две пачки сигарет.

— Минуточку, — сказал Даллас. — Как вас понять? Он что, не получил лекарства?

— Конечно, нет. Вы же мне ничего не сказали, да я и не позволил бы себе потакать нарушению правил.

Даллас зарделся, как девушка. Краска медленно и постепенно разливалась по его лицу, оставляя под глазами белые круги, как бывает у тех, кто загорает в темных очках. Далласу было двадцать восемь лет. Самый молодой врач в тюремном ведомстве, по мнению Джеддера, совершенно желторотый, и вот не угодно ли: сумел как служитель этого дурацкого культа, своей лженауки, внушить благоговейное, почти суеверное уважение к себе.

Даллас изо всех сил старался овладеть собой; краска понемногу сходила с его лица. Он встал, подошел к металлическому шкафчику, вынул папку и протянул ее Джеддеру:

— Быть может, вы посмотрите это, доктор.

Джеддер взял папку с металлическими углами и сложной системой держателей — только Далласу разрешали покупать такие дорогостоящие вещи. На обложке были тщательно выведены чернилами четкие заглавные буквы: ОУЭН БРОН. РОД. В МОРФЕ, 1938. Под именем виднелись следы карандашной черты, проведенной по линейке и стертой потом резинкой. Джеддер открыл папку, пробежал глазами первую из лежавших там страниц и на мгновение заинтересовался не столько содержанием ее, сколько безукоризненной аккуратностью, с какой она была напечатана, — строго соблюденные интервалы, педантичная пунктуация, подчеркнутые с помощью красной ленты слова. Это была работа, сделанная напоказ, — быть может, для экзаменатора, склонного повысить отметку за одну только аккуратность. Во всем, что ни делал Даллас, чувствовалась эта его старательность примерного ученика.

Джеддер начал было читать историю болезни, написанную неуклюжим стилем медицинских учебников, затем перескочил к заголовку «СИМПТОМЫ». «Пациент жалуется, — писал Даллас, — на головные боли, предшествующие приступам, часто сопровождающиеся зрительными и слуховыми галлюцинациями. Сильно выражены фобические симптомы относительно реальных или воображаемых запахов. Бывают изменения индивидуальных свойств личности, резкие переходы от кротости к ожесточению, значительное повышение либидо наряду с замедленным мышлением и неспособностью осознать возможные последствия антиобщественных поступков. Для совершенных пациентом такого рода поступков характерно отсутствие какой-либо мотивировки, преднамеренности и попыток сокрытия своих действий; после приступов наступает полная или частичная потеря памяти».