Анна Матвеева - Девять девяностых

Мальчик лежал в убогой больничной колыбельке, красивый и строгий, до смешного похожий на своего отца. Нина где-то слышала, что все новорожденные похожи на своих отцов — проделки природы или высший промысел, чтобы пробудить родительские чувства даже у тех, кто на них не способен.

Если так, то промысел, по мнению Нины, был не самый продуманный. Люди никогда не видят себя со стороны — и не понимают сходства. Лишь только она пришла в себя тем утром — отец мальчика получил сообщение на пейджер, и ответил… вечером. Поздравляет с новорожденным и желает счастья.

Хорошо хоть не любви и успехов в работе.

Отец мальчика живет в Киеве. «Младенец» по-украински — «немовля». Не говорящий то есть, а не просто маленький. Нине очень нравился украинский язык — красивый, мудрый, ласковый. И Киев ей тоже полюбился сразу — она хоть сейчас могла вызвать под веками любую видовую открытку. Хоть Андреевский спуск, хоть аллею в Ботаническом саду, хоть печального Владимира на горке. И обязательно — квартиру на улице Коминтерна, ныне — Симона Петлюры.

Выписывали в полдень, мама приехала в служебной машине, с розами и конфетами для «сестричек». Подруга Маша — у нее сегодня был макияж как на фаюмском портрете — с Миланой, Роланом и Глафирой притащили кучу воздушных шаров и плюшевого зайца размером с мотороллер. Крохотный пакетик с Александром Нина отдала маме — после разрывов нельзя было садиться, пришлось полулежать на заднем сиденье.

В машине властно пахло мамиными духами: аромат с кашляющим именем — тубероза. Александр было заплакал, но лишь машина тронулась — уснул.

«Неужели я всегда теперь буду чувствовать себя такой беззащитной?» — думала Нина, пока водитель посматривал на нее в зеркало, а мама молчала, держа кулек с внуком наперевес, как автомат. Или гитару. Клумбы с петуниями тянулись вдоль дороги — белые, лиловые, розовые цветы. Посреди лиловых вылез один незапланированно-белый, но его не вырвали — уж очень был красив.

Да, при водителе мама молчала, но дома, положив спящего мальчика в кресло — как коробку с туфлями, высказала всё, что придумала в последние дни:

— С твоим образованием, с твоей красотой… Нина, я думала о тебе лучше! Ты, ты… просто как девка деревенская!

— А что плохого в деревенской девке? — удивилась Нина. — Я бы еще поняла, если бы ты сказала «гулящая».

— С твоим-то умом! — причитала мама. — Где ум, Нина? Где он?

А Нине вдруг стало весело:

— «Нет мозгов у тети Вали — очевидно, их украли!»

Мама хлопнула дверью, потом рамой на лестничной клетке. Курит. А ведь столько лет держалась.

— Вот он, мой ум, — шепнула Нина, заглядывая в кроватку. — Ты будешь самым умным, правда?

Невролог Лариса Лавровна пришла ровно в семь, как обещала. У нее было круглое розовое лицо, всё в черных родинках — будто его случайно обрызгали тушью. И голос оказался очень громким.

— Почему вы на меня кричите? — удивилась Нина.

Лариса Лавровна тоже в ответ удивилась:

— Я не кричу! Просто у меня, мамочка, такой голос.

Она развернула Александра, малыш смотрел испуганно куда-то в сторону, поджал к животику тоненькие синие ножки.

Как будто Нина достала из себя сердце и показывала его, голое и мокрое, чужому человеку.

— Мальчик хороший, — услышала она, как из телевизора, голос врача. — Маша наговорила невесть что, а он у вас очень приличный ребенок. Он у вас, мамочка, будет учиться на одни пятерки. Другие дети будут у него списывать, вот увидите. Отличник будет! Медалист!

Она туго запеленала Александра и вручила его Нине, как букет цветов.

— Это очень умный мальчик. Я столько детей в день вижу — я знаю. Я у них всё вижу по глазам.

На прощание Лариса Лавровна посоветовала придумать малышу какое-нибудь домашнее имя.

— Сейчас волна идет — сплошные Александры. Надо отличаться.

Нина придумала — Шур. Три первые буквы фамилии его отца, который остался на мысленных видовых открытках, в Ботаническом саду, на Андреевском спуске и на улице Симона Петлюры, бывшая Коминтерна.

У него были необыкновенные руки — невесомые, легкие и ласковые, точно у карманника. Нина, кажется, и увидела вначале эти руки — они гладили кошку, в гостях. Гости были случайные, скучные. Нина сама не помнила, как туда забрела. А он сидел в кресле и гладил кошку — будто рисовал у нее на мордочке дополнительную шерсть.

Кошка умирала от блаженства.

Потом он пошел провожать Нину, а через месяц она прилетела к нему в Киев. На то время, что жена и дочка проведут в Крыму. Тиха украинская ночь… И Нина тоже умирала от блаженства — но не умерла, а даже привезла с собой в родной город еще одну жизнь.