Павел Ф. Гаммал - Секс и ветер

- Полетели на поле, там идет посевная, – примирительно предложила вторая. – Еды хватит на всех.

- Не могу, - первая камнем бросилась вниз. –Мне нужно в сени.

Тракторист Василий вышел на крыльцо, желтыми заскорузлыми пальцами размял «Приму». Подкурив, выпустил струю дыма вверх.

- О, первая ласточка! – пробормотал Василий. – Мань!

Из сеней вышла жена в застиранном халате на босу ногу.

- Што, Вась? – она приложила ладонь ко лбу.

- Ласточка с весною в сени к нам летит, - Василий смачно сплюнул себе под ноги. – Весна пришла, Мань, поди посмотри, грачи прилетели?

Нырнув поглубже, Тимофеев увидел тело, лежащее на дне. Мысли поскакали галопом – почему не всплывает, кто он, утонул сам или помог кто? В общем и целом, как говорит их начальница, картина ясная – утопленник. Вздохнув, насколько это возможно в акваланге, Тимофеев шевельнул ластами. Вынырнув, сбросил маску, цепляясь рукой за веревку, свисавшую с борта катера.

- Там это, - пробормотал он по направлению к инструктору. – Труп.

- Живой? – поинтересовался загорелый инструктор.

- Труп? – Тимофеев подтянулся и неуклюже перевалился через борт.

- Живой труп, - заржал инструктор. – Что-то мы такое в школе проходили. Или в институте.

- А вы, простите, какой ВУЗ заканчивали? – поинтересовался Тимофеев.

- Физкультурный, - постучал себя пальцем по бицепсу инструктор. – Не международных же отношений, блин.

Этот «блин» примирил Тимофеева с инструктором – таким довольным собой и собственной жизнью, что ему как-то сразу расхотелось портить этот не по-осеннему солнечный день.

- Так что за труп? – инструктор заставил мысли Тимофеева двигаться в правильном направлении.

- Труп, как труп, - ответил тот, стягивая мокрый костюм. – Ничего особенного.

- Слышь, друг, - инструктор придвинул лицо, обдав нос Тимофеева свежим запахом мяты. – А может, ты это, - он прищелкнул пальцем по горлу. – Того?

- Сам ты «того», - брошенные баллоны гулко бумкнули о дно катера. – Ты же нас проверял алкометром перед погружением.

- Ну, проверял, - инструктор сосредоточенно ковырнул в носу. – Ментов вызывать нужно.

Через три часа все закончилось. Сначала водолазы подняли труп с привязанным к его ногам мешком с кирпичами, а затем усталый следователь с красными глазами опросил всех присутствующих. В общем и целом, как говориться, выходной удался на славу. Стоя в глухой пробке, Тимофеев думал о том, что этот труп, когда еще не был трупом, может быть, был кому-то хорошим отцом или мужем. Сбоку отчаянно сигналили. Встряхнувшись, он увидел блондинку, сидящую за рулем «Ягуара» и упорно глядящую на него. Он засигналил в ответ. Окно «Ягуара» отъехало вниз.

- Тимоха? – блондинка сняла очки, пытаясь перекричать шум моторов.

- Людка? – Тимофеев неуверенно вгляделся в соседку по полосе. – Дуркина, ты?

- Обижаешь, начальник, - «Ягуар» продвинулся чуть вперед. – Давно не Дуркина. Смирнова я. По мужу.

- Это не тот ли Смирнов, что водку делал? – неуклюже пошутил Тимофеев.

- Ага, - подмигнула ему блондинка. – Потомок его. Ладно, Тимоха, бывай. Привет жене и детям.

«Ягуар», мигнув поворотником, перестроился в соседний ряд. Потом – еще, и еще, пока, наконец, не исчез из виду вытягивающего шею ему вслед Тимофеева.

- Вот, б…дь, - он стукнул ладонями по баранке. – Крутишься тут, крутишься, как рыба в колесе. Вроде, и добился чего-то. Вон, с аквалангом по выходным ныряю, чтоб потом, летом, на Красном море… Эх…

Дома было тихо. Вкусно пахло пирогами с мясом и еще чем-то, непередаваемо домашним. Тимофеев повесил куртку на вешалку, бросил ключи на полку и посмотрел на свою грустную физиономию в зеркало. Хотелось плакать, как в детстве, когда Витьке родители купили магнитофон, а ему – нет. Из глубины квартиры донесся мелкий топот. Тимофеев присел на корточки, раскинув руки в стороны.

- Папка! – вихрастый толстощекий малыш с ходу бросился к нему на шею, горячо зашептал в ухо, налегая на «Р». – Я сегодня хорррошо себя вел. Где ты был так долго? Когда мы пойдем в зоопарррк? Ты же обещал. А у меня сломался самосвал. Починишь?

Тимофеев зарылся носом в теплую щеку малыша. Слезы душили его.

- Папка, ты плачешь? – малыш отстранился, серьезно глядя Тимофееву прямо в глаза. – Почему?

- Я очень люблю тебя, сын, - Тимофеев смешно, по-детски, потер кулаками глаза. – И пошл; оно всё…

Дождь косо стучал в окно. Лилька лежала на кровати и смотрела, как мокрые дорожки, пересекаясь, сливаются в одну. Не хотелось болеть именно сейчас. Хотя, если разобраться, болеть не хотелось никогда. Нет, хотелось – в детстве, перед контрольной по алгебре, и еще, когда умер дядя Лёша и мама сказала, что на похороны пойдут все, включая Лильку. И еще так выразительно посмотрела на нее, ожидая чего-то, кроме глухой стены молчания в ответ. Зло поджав губы, мама ушла на кухню, а Лилька, гордо вскинув голову с непокорными рыжими прядями, громко хлопнула дверью своей комнаты. Хотелось плакать. С одной стороны, Лилька любила дядю Лёшу, но с другой – жутко боялась покойников. Тогда Лилька решила заболеть. До похорон оставалось два дня и приходилось действовать быстро и наверняка. Покопавшись в кладовке, она вытащила из-за шкафа старые папины удочки. Потоптавшись у двери, Лилька закрыла глаза и шагнула в прихожую.