Павел Ф. Гаммал - Секс и ветер

- Не знаю, - Дима зевнул. – Но, думаю, что-то его заставило.

Доктор опасливо покосился на Диму из-под очков.

- Скажите, Дмитрий Моисеевич, а в том сарайчике… ну, который в вашем сне, есть какие-нибудь удобства?

- Я косу пока в угол поставлю? – его иссиня-бледное лицо было всё изрыто оспинами.

- Господи, помоги мне, страшный какой, - подумал я вслух, пододвигая ему налитый до половины стакан. – Капюшон сними, не в трамвае.

- Да, ладно, - он ощерился, жадно схватив стакан тонкими пальцами. – Охота тебе в такой вечер.

- Это какой-такой вечер? – я поставил свой стакан на стол и привстал, пытаясь прихватить его за грудки. – Тебя, ваще, кто сюда звал?

- Ты, - невнятно пробурчал он набитым колбасой, хлебом и помидором ртом. – Вчера еще.

- Так чего ж ты вчера не пришел, если я тебя звал, - я пьяно попытался сосредоточиться. – И кто ты такой?

- Я за тобой, дружок, - он по-хозяйски плеснул себе водки. – Ты вчера завещание писал?

Я кивнул.

- Ну вот, - он крякнул, выпив. – Я и пришел. «Я хочу умереть. Пусть сегодня, а может быть завтра» - твои стихи?

- М-мои, - я закрыл рот ладонью, пытаясь бороться с подступившей внезапно тошнотой.

- Твое желание будет испо-о-олнено-о-о, - «козой», составленной из длинных пальцев, он попытался забодать меня.

- Но, это вчера было такое настроение, - всхлипнул я.

Он, молча, развел руки в стороны, укоризненно скривив лицо.

В прихожей затренькал звонок.

- Кого-то ждете? – спросил он голосом Жеглова, наливая себе очередную порцию.

- Н-нет, - я осторожно встал, пытаясь протиснуться между стеной и батареей.

- Сидеть! – рявкнул он. – Я сам открою.

Входная дверь скрипнула обычным скрипом. В коридоре послышались какие-то смешки, шлепки и голоса. Наконец, в кухню вошел здоровенный детина с красными от мороза щеками. Сразу стало как-то тесно.

- Вызывал? – не спросясь, он присел на затрещавшую от обиды табуретку.

- Я? – перестав понимать что-либо, я дрожащей рукой нацедил себе пару капель в стакан, в надежде заставить работать мозг. – Вас?

- Не нас, - улыбнулся дружелюбно детина, обернувшись на торчащего в двери худого. – А меня.

- Вас? – тупо повторил я. – Т-тебя?

- Меня, - подтвердил тот. – «Господи, помоги мне…» - твои слова?

- Мои, наверное, - я попытался, не глядя, нащупать очки, не отрывая взгляд от физиономии детины. Хотя, чем могли бы помочь очки в такой обстановке?

- Ну вот, меня и прислали, - довольно оглянулся он на стоящего сзади.

Тот встрепенулся и сел на свое место.

- Не имеешь права, - он вылил остатки в свой стакан. – У тебя еще водка есть?

Я показал пальцем на урчащий холодильник.

- Много не будет? – детина, не мигая, смотрел на худого. – Ты, все-таки, на работе.

- А он у меня последний сегодня, - худой аккуратно, не пролив ни капли, выпил и медленно поставил стакан в пепельницу, полную окурков. – А завтра не моя смена.

- Я не хочу умирать! – гордо вскинулся я.

Оба повернули ко мне головы.

- Поздно, - худой первым открыл рот. – Вчера хотел умереть? Хотел. Стихи об этом написал? Написал.

Я хочу умереть. Пусть сегодня, а может быть завтра.

Будет смерть очень легкой и лучше внезапной.

Хорошо б, это было во сне, чтоб уснуть – не проснуться.

И уже в эту грязь никогда не вернуться.

А с утра, словно ветер подул, солнце скрылось за тучи.

Нет любви, я уйду. Может там, за стеной БУДЕТ ЛУЧШЕ?

Да еще назвал-то как пафосно – «Завещание». А чего ж не «Реквием»? Слабо? Да-а, не Моцарт, а жаль.

Он встал, шатаясь, и руками по стене побрел к холодильнику.

- Что делать? – жалобно проблеял я.

- Пиши новое, - детина придвинул табуретку поближе. – Завещание новое, дубина.

- А-а, понял, - я наконец-то нашел очки, нацепил их на нос и начал сочинять вслух. – Не хочу умирать. Ни сегодня, ни щас, ни внезапно. Ну как?

Детина только махнул рукой, глядя себе за спину.

- Очень хочется жить, вновь увидеть рассветы, закаты, - меня несло, невзирая на неточности в рифмах. В голове мелькнуло что-то насчет «белого стиха». – Хорошо б поутру на рыбалку поехать с друзьями. А потом, в выходной, наконец-то приехать к маме.

Детина, не оборачиваясь, поднял руку и сжал ладонь в кулак. Я понятливо замолчал.

- Пойдем, поможешь, - он наклонился к худому, лежащему у холодильника на полу, и пошлепал его по щекам. – Спёкся.

Положить тело худого в лифте не удалось из-за тесноты. Он так и стоял, поддерживаемый нами под руки, с закрытыми глазами. На улице бушевала вьюга. Детина взял худого за шиворот, приподнял, и легко забросил в сани, припаркованные прямо у моего подъезда.