Нэнси Хьюстон - Обожание

ФРАНК

Ну, скажите на милость, зачем вы все это слушаете? К чему вам знать, ваша честь, что у клоуна-развратника не вставало на мою мать?

В конечном счете крестьянская философия не так уж и плоха.

Какое вам дело до наших историй? Да кто вы такой, чтобы мы выдавали вам все самые заветные тайны? Мы-то ведь о вас ничего не знаем: ни имени, ни национальности, ни даже пола. Сидите тут и молчите. Удобная позиция! Да плевать я на вас хотел!

РОМАНИСТКА

Спокойствие, Франк! Таковы правила игры. По закону нет судьи — не будет и слушания дела.

В то же время, ваша честь, должна признать, что понимаю чувства Франка. Уж очень неравное у нас положение: мы тут раздеваемся — в прямом и переносном смысле этого слова, а вы храните холодную безучастность, скрываете от нас свое лицо, мы ничего не знаем о вашей семье, о вашем прошлом… А ведь вы тоже отдельная личность, со своей отдельной историей, которую составляют отдельные факты: родители, пеленки, поцелуи, разочарования, удары, унижения, встречи, ласки, чтение, еда, закаты…

Как же я смогу убедить вас в том, что для меня действительно важно, если ничего не знаю о вашей личности? Как доверю вам самое дорогое — жизнь моих персонажей? Сумеете ли вы понять их, полюбить и обессмертить? Достойны ли вы такой миссии?

Ваше молчание меня иногда пугает.

ЭЛЬКЕ

— А… когда ты можешь? — спросила я.

— Это допрос?

— Нет.

— Почти всегда.

— И еще недавно мог?

— Конечно, Эльке. И недавно тоже.

Теперь его слова эхом отозвались у меня в голове. И недавно тоже.

Было ли это жестоко? Был ли Космо жесток со мной? Не думаю. Я едва дышала, но мое сердце колотилось, как бешеное.

— И… с кем? — прошептала я.

Космо приподнялся на локте, и я ощутила на лице ласку его взгляда — вот так в первый вечер в «Фонтане» он ласкал глазами мое тело. Подперев голову правой рукой, он гладил меня левой по волосам, убирая пряди со лба. Я пыталась читать его мысли, вглядываясь в глубину зрачков, но лицо его оставалось в тени.

«Реальны ли тени? — снова подумала я. — Лицо Космо в тени — это его лицо? Человек, лежащий со мной в постели, — это Космо?»

ФРАНСУАЗА

Извините, что перебиваю, ваша честь, но… со мной… тремя днями раньше, у него все прекрасно получалось.

ЭЛЬКЕ

Франсуаза, как рассказал мне Космо, была билетершей театра на Монпарнасе, где он в тот месяц выступал. Женщина лет двадцати, хрупкая и, скорее, незаметная — хотя для Космо незаметных людей не существовало. «Франсуаза старательно прячет свою красоту под длинной челкой и очками — так он мне сказал. — Но со мной этот номер не проходит — я ее разглядел…»

ФРАНСУАЗА

Он пригласил меня в «Селект», и мы разговорились…

ЭЛЬКЕ

Она рассказала ему свою жизнь. Ее отец был художником, одним из сонма неудачников, отирающихся на Монпарнасе, а мать содержала семью на жалкую зарплату почтовой служащей. Когда Франсуазе исполнилось пятнадцать, отец попросил ее позировать ему под тем предлогом, что услуги натурщиц слишком дороги. Мать протестовала, но пятнадцатилетняя девочка в последнюю очередь думает о том, как угодить мамочке, и Франсуаза поспешила согласиться.

ФРАНСУАЗА

Да.

Я часами позировала отцу обнаженной в его мастерской, мы были одни, по радио звучали песни, дождь бил по стеклу, и я чувствовала… так много вещей. Все было прекрасно, ясно и светло. Мой отец возбуждался. Он хотел меня, и его желание передавалось руке и кисти, выплескиваясь на холст. Ближе к вечеру он начинал работать со все возрастающей страстью, мазки становились ярче, он мгновенно угадывал цвет, рука его была твердой и точной… Те мгновения были незабываемы, ваша честь.

ЭЛЬКЕ

С тех пор прошло десять лет. Отец Франсуазы умер, мать снова вышла замуж. Франсуаза писала диплом по языкознанию и работала билетершей, чтобы платить за учебу; незабываемые мгновения остались в далеком прошлом. Но любовь — загадочная вещь, ваша честь. Загадочная и заразная. Можете сами догадаться (не сейчас! торопиться некуда!), каково мне было в ту ночь, когда мой любовник описывал свои недавние любовные утехи с парижской билетершей, на которые его вдохновило желание, которое десять лет назад испытывал к своей дочери художник-неудачник…

САНДРИНА

Это омерзительно!

Я и тогда, ваша честь, считала что Космо плохо обращается с Эльке, но теперь я просто шокирована. Мало того что этот человек обманывал мою подругу — он похвалялся перед ней своими победами, и это его возбуждало. Прошу прощения, возможно, я всего лишь ограниченная мещанка, но… Эльке, Боже мой… Я была на восьмом месяце второй беременности и часто между двумя вызовами к пациентам заходила повидать ее в «Фонтан». С трудом забиралась на табурет — огромный живот упирался в стойку, я не знала, куда его деть и как повернуться, — и говорила: «Это твоя жизнь, Эльке, но ты должна думать о детях, об их будущем и не можешь позволить себе жить беззаботно, как птичка на ветке! Ты еще достаточно молода, сколько тебе сейчас? Видишь, я права — ты молода, красива, можешь снова выйти замуж, не работать же тебе до конца дней официанткой! Ты любишь Космо — конечно, любишь, трудно этого не заметить, думаю, у нас в округе это ни для кого не секрет! — но что такое любовь? Уж извини, но ты не глупая девчонка и не можешь позволить себе предаваться безрассудному чувству! Космо — очень мил, кто бы спорил, но реальная жизнь есть реальная жизнь, и ее нужно планировать, у вас есть планы?»