Нэнси Хьюстон - Обожание

«Па…» — произнес потрясенный Шарль.

«И не называй меня па! — закричал Андре. В то мрачное утро они стояли лицом к лицу среди могил, почти касаясь друг друга капюшонами с которых стекала вода. — Не называй меня па!» повторил он сдавленным голосом, его глаза были темными омутами боли, они затягивали Шарля, он тонул в них… Внезапно Шарль как будто прозрел и увидел, что коричневый, темно-серый и размытый зеленый были не единственными цветами осеннего пейзажа: в глаза ему бросились лиловые кустики вереска вдоль ограды, ярко-красные листья ежевичника под рябиновыми деревьями, несколько желтых листков на обнаженных ветвях дуба. Он подумал (тут я позаимствовала слова у Романистки, но мысли мои), что во всем этом выражается простая и совершенная красота природы, что в ее закате есть обещание возрождения, а глаза его отца — это адская бездна. Отец живет в аду, где время необратимо, потери безвозвратны, а надежды мертвы.

«И ты заявляешься сюда, — продолжал Деде — а Шарль опустил глаза и смотрел в землю, не в силах вынести ту дозу боли, которую впрыскивали ему в душу глаза отца, — в перерыве между двумя спектаклями и начинаешь как ни в чем не бывало бахвалиться. Па, я хреновая знаменитость, слушай, я пожимал руку премьер-министру и, ах, я могу уделить тебе не очень много времени, мне очень жаль, но меня ждет король придурков и королева мерзавок, а ты, мой бедный папочка, да, ничтожный мой человечек, оставайся тут со своими мигренями и кошмарами, а у меня самолет, я улетаю в Париж — в Монреаль — в Женеву — к черту, к дьяволу, я просто хотел убедиться, что ты все так же сидишь по уши в дерьме и никак не выберешься из этой клоаки…

Не называй меня па!»

Последние слова он прокричал почти неслышно, и тем сильнее они резанули душу Шарлю.

ЭЛЬКЕ

Спасибо за трогательное свидетельство, Клементина. Космо не раз брал меня с собой на кладбище, и я знала, как дороги вы ему были, как он чтил вашу память, но он никогда не рассказывал мне о том, что произошло возле могилы. Уверена, этот эпизод поможет внести ясность в нашу историю.

ЭЛЬКЕ

Что было дальше, ваша честь?

Чтобы рассказать историю, нужно убрать из нее почти все детали. Получается приблизительно, отрывисто, но делать нечего. Само слово я таит в себе обман: особа, которую я называю я, рассказывая о событиях тех лет, не та женщина, которая говорит с вами сегодня, как и вы, ваша честь, не совсем вы былых времен. Рассказать обо всех событиях — важных и пустяковых, — из которых складывалась наша с Космо любовь, попросту невозможно: во-первых, потому что, как заметила Романистка, это продлилось бы целую вечность, а во-вторых — и это главное, — потому что людям свойственно забывать. И слава Богу! Лишись мы счастливого дара забвения, потонули бы в болоте старых и новых впечатлений, хаотичных и бессмысленных.

Так что же мне сказать вам?.. В эти первые месяцы я стала не только любовницей Космо, но и его доверенным лицом, сестрой, вторым «я».

Он много рассказывал мне о своем ремесле. Об огромных заработках, но и о невероятных трудностях и опасностях. Ему, как он говорил, думалось так выкладываться, так сливаться с публикой, что он вдруг на несколько мгновений забывал, кто он и где находится. Черная дыра. Головокружительная тишина. Но в спектакле ведь есть слова, фразы, идеи, так что транс трансом, а сохранять связь с реальностью артист просто обязан…

В другой раз он описал мне то, что называл отходняком : после спектакля он как будто сдувается, на манер воздушного шарика… опадает, как…

ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР

Нет никакой необходимости комментировать эти выражения…

ЭЛЬКЕ

Понимаете, на сцене он словно бы увеличивался в размерах, наливался жизненной силой (в прямом смысле слова — несмотря на пролитый пот и сожженные калории, на сцене, он прибавлял в весе), а потом из него выходили все персонажи, и он оставался наедине с собой… Приходилось возвращать себе свой голос, свою походку, свою личность — и пускать их в ход, пожимать руки, улыбаться, повторять пустые слова: Спасибо, Спасибо, Добрый вечер, Спасибо, Рад, что вам понравилось… Как будто такой Космо был настоящим! Он, а не многоликий великан, совершенное, окутанное светом существо, только что стоявшее перед ними на сцене!

Я помню эти наши беседы, а о других забыла. Но они не утрачены безвозвратно — просто растаяли, растворились в воздухе, превратились в поток молекул, которые вплелись в жизнь светляков, дроздов и кротов… Да, ваша честь, вселенная вечно пульсирует и сверкает — вам ведь это известно, не правда ли? — и впитывает события прошлого, значительные и мелкие… Ничто не исчезает, все тут — зыбкое, неосязаемое, в воздухе вокруг нас. В том числе дети, умершие тысячу лет тому назад.