Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Инструкторы относятся к ней, как взрослой, но в походах и различных соревнованиях скаутов она устает и стушевывается. Она все же хрупкая и странная, поэтому ее всегда сопровождает кто-то из инструкторов. Она хочет быть такой же самостоятельной, как все. Чтобы закалиться и укрепить мышцы, она проходит пешком много километров по огромному лесу, граничащему с Берлином. И не просто ходит, а еще перепрыгивает через пни, чтобы доказать себе, что она достойна быть халуцем, подобно врачу и цитрусоводу Зееву Брину и приехавшему из страны Обетованной инструктору Мордехаю Шенхави, который обучает их сионизму и социализму. Силы воли и упорства ей не хватило, и, прыгнув через яму, она сломала ногу. Отец увидел ее ногу в гипсе и сделал серьезный выговор инструкторам, сопровождавшим девочку — Любе и Бадольфу. Они и привели ее домой. Отец обвинил в случившемся молодежное движение, и с тех пор с Бертель не спускают глаз. Коммунистка Люба навещала ее все время, пока с ноги девочки не сняли гипс.

Отец говорит о Любе, интеллигентной девушке, приехавшей из России в Германию, что она весьма оригинальна, но особым интеллектом не отличается. Наткнувшись на нее в коридоре, он пригласил ее на обед и ужин. Бертель обрадовалась: еще бы, коммунистка отлично чувствует себя в буржуазном доме, и домочадцы также дружески относятся к Любе, не принимая всерьез некоторые ее политические высказывания. Она увлечена революционными идеями, провозглашая, что каждый отдельный индивид обязан жертвовать собой во имя коллектива. Домочадцы с удивительной терпеливостью и интересом прислушиваются к ее речам, хотя никто из них с ней не согласен. Кстати, Фердинанд и старшие братья и сестры весьма удивлены произошедшей в России коммунистической революцией, рассматривая ее издалека.

— Коммунистическая идеология не подходит такой прогрессивной стране, как Германия, но, конечно же, она подходит такой примитивной стране, как Россия, — считают Фердинанд и Лотшин.

— В мире есть место для всех наций и государств. Мир не делится по классовому принципу, — говорит Гейнц.

Бертель прислушивается к взрослым, и каждый раз становится в тупик: но кто я? Вопрос национальной идентичности и собственной индивидуальности все более и более не дает ей покоя. Отец твердит, что их еврейство существует лишь в стенах дома, но такое еврейство ей чуждо, и она не может преодолеть эту отчужденность. Она ничего не знает о еврейских праздниках. Они отмечают только Судный день, священный для евреев. В этот день ворота фабрики запираются с утра до двенадцати часов. Вместе с отцом и дедом она посещает большую реформистскую синагогу Берлина. Это течение, основанное реформистом и философом Моисеем Мендельсоном.

Когда дед вспоминает церемонию открытия этой роскошной синагоги, он подкручивает усы и заливается хохотом.

— Они хотели, чтобы кто-нибудь из уважаемых членов общины поднес ключи от синагоги кайзеру Вильгельму. Сам Кайзер должен был открыть двери синагоги. Понятно, что я, как один из верноподданных кайзера, был избран, чтобы торжественно встретить Его величество и поднести ему ключ.

Дед выпрямляется во весь рост, гордо поднимает голову, словно в эту минуту кайзер стоит перед ним, и продолжает патетически, словно находится на театральных подмостках, рассказывать:

— По еврейскому обычаю плечи мои облекал талес, и кайзер обратился ко мне: «Господин раввин».

В реформистской синагоге дед встречается с друзьями и общиной. Дед подкручивает вверх кончики усов, поправляет черный цилиндр на голове, проводит ладонями по атласу белой одежды, и глаза его устремляются вдаль, разыскивая извозчика и карету. Дед не терпит звуков автомобильных клаксонов, он отвергает прогресс только, если речь идет об автомобилях.

Артур сдерживает гнев. Всякое равенство и свобода — понятия, оставленные нам в наследство поколением деда — это, по сути, равенство в жестокой эксплуатации равенства и свободы.

— В наших пригородах ты не найдешь ни коня, ни кучера, — обращается Артур к отцу.

— Артур, автомобили воняют! Нога моя не ступит в них.

Дед ударяет тростью и ускоряет шаг в сторону центра города. Рядом с зоопарком он находит роскошную карету с кучером.

Потом, улыбаясь, выпрямив спину, демонстрируя отличное настроение, он переступает порог синагоги, и взоры всех молящихся обращены на него, словно он и есть кайзер собственной персоной, или сын кайзера. Дед всех озаряет доброй улыбкой и одаряет даже служек синагоги дорогими сигарами.