Ципора Кохави-Рейни: Королева в раковине

События, которые подробно освещены — прямо или косвенно — в ее книгах, выделены мной по ее просьбе.

В течение последних девяти лет Наоми и я, как говорится, просеяли зерна правды в ее книгах. Проследили аутентичные образы героев, вылепленные ею черты, внешний облик, характерные движения, походку членов семьи: деда Иакова, отца Артура, братьев ее, сестер и близких. И все это — по описаниям в трилогии «Саул и Иоанна». Она передала мне также внешние и внутренние характеристики остальных образов. Диалоги в этой книге выписаны такими, какими дошли до слуха Наоми или рассказаны были ей старшей сестрой Лотшин.

Описания детства также основаны, главным образом, на воспоминаниях Лотшин (Шарлоты) Френкель — Швелве и самой Наоми. Все годы жизни сестра испытывала тоску по отчему дому. В своих бесчисленных беседах о прошлом, Лотшин не скрывала от младшей сестры тот кошмар, который заполнил дом с ее рождением, и как эти события повлияли на удивительные отношения между матерью и отцом.

В дополнение к фрагментам детства приложены письма Наоми к старшей сестре и первый, написанный Наоми рассказ.

Дневники, тетради, стихи и лекции, которые она прочла на двадцатипятилетие с момента создания организации молодежной репатриации (Алият Аноар), рисуют картину периода ее взросления.

Годы с Израилем Розенцвейгом задокументированы в обширной переписке, в сочиненных стихах и в устных ее рассказах.

Отношения ее с тремя дочерьми были трагичны. Об этом конфликте я уже писала.

Обзор тридцати последних лет ее жизни основан на интервью с ней, переписке, статьях и беседах с ее супругом в этот период, журналистом Меиром Бен-Гуром. Наоми заупрямилась и настояла на том, чтобы я жила в ее доме не менее трех дней в неделю, чтобы войти в ее ближайшее окружение и понять взаимоотношения с теми, с которыми она соприкасается в каждодневной жизни.

Следует отметить, что все, что написано о Меире Бен-Гуре, он сообщил мне сам в 2001–2003 годах. Все интимные детали его жизни и взаимоотношений с Наоми, которые есть в этой книге, переданы мне устно Меиром и Наоми.

Для усиления подлинности в трилогию введены размышления и сентенции героев книг Наоми Френкель, а также ее самой. К примеру, образ министра юстиции Пинхаса Розена:

«Есть в нем какое-то особое спокойствие, чистота, ясность, неколебимая порядочность и стойкая уверенность в себе, и даже нечто от педантичного порядка полотен голландских художников» («Саул и Иоанна» Том второй, стр.217).

«Она пела свою песню, и мелодия была ее собственной, не заемной. Голос ее действительно не вливался в хор. Она никогда не уловит уже готовую, преподносимую ей мелодию. Всегда сама сочинит ее, и голос ее будет звучать фальшиво в любом коллективном исполнении» («Саул и Иоанна», Том третий, стр.124).

«Боже мой, еще хоть один раз будь со мной правдив. Дай мне хотя бы горстку счастья в жизни. Ужасно печальны дни мои. Дай мне хотя бы еще один раз ощутить счастье ушедших дней, когда усталое тело напрягается, освежаясь в душе, и ночи опьяняют неземной легкостью и усталостью» («Ваш дядя и друг Соломон», стр. 126).

«Бог мой, злой мой бог, почему с такой холодной отчужденностью ведет себя мир…» («Ваш дядя и друг Соломон», стр. 194).

«Есть ли голос молчания без человека? Это — молчание, которое говорит всегда с тобой твоим голосом, эхом, катящимся с дальних горизонтов. Тяжело мне выдержать шум безмолвия» («Ваш дядя и друг Соломон», стр.210).

«Никогда ты не прыгнешь в новую и другую жизнь, не уплывешь на штормовых волнах, а будешь вечно двигаться по замкнутому кругу» («Дикий цветок», стр.54).

«Никакой человек, никакое событие вообще ничто не касается ее. Она равнодушна ко всему, что происходит вокруг. Не ранят ее никакие чувства, никакие угрозы и обвинения» («Дикий цветок», стр.52).

«Почему ты не дал ему еще немного счастья в твоем мире. Только самую ее горстку на ладони…» («Дикий цветок», стр.254).

«Все ощущения, и размышления, и чувства сплели в его душе плотную ткань, которую невозможно разорвать» («Расставание», стр. 77).

«Сила, горячность и слабость связаны у него в жесткий узел» (там же).

«И глаза его въедаются в нее, словно проникли через живой его дом» («Расставание», стр.186).

«С детства происходили с ней колдовские вещи, такие, что она не знала, спит или бодрствует, что реально и что воображаемо». («Расставание», стр.383).