— Бертель, где вся одежда, которую я тебе посылала? — Лотшин с удивлением смотрит на ветхие тряпки, неряшливо одетые на Наоми.
Нет ответа. Но Наоми с гордостью ведет сестру и ее, еще мало ей знакомого мужа, к домам из бидонов. По дороге Лотшин внезапно останавливается, как вкопанная. Нет, она не ошибается. Украденные одежды, посланные ею сестре из Германии, проносятся мимо на незнакомых женщинах. Они просто взяли их у Наоми, а она ходит в тряпье.
— Здесь социалистическое общество, так принято в коммуне.
Лотшин сердито молчит. В кибуце Мишмар Аэмек все равны, но некоторые — равны более. Дом из бидонов раскален до предела в солнечном зное. Лотшин достает из вещевого мешка свиток семейной родословной, любимую книгу отца «Новости Гренады» Эрнста Зоммера, в новом издании, коричневую фарфоровую лань с белыми пятнами, переходившую от отца к сыну со времен Фридриха Великого. Этот просвещенный, весьма алчный монарх основал фарфоровую промышленность, узаконив высокие цены за эту продукцию. Каждому еврею, который хотел получить свидетельство о браке, было вменено в обязательном порядке приобрести солидное количество фарфоровых изделий с предприятий кайзера. Это положение имело силу с семнадцатого до девятнадцатого столетия.
Лотшин привезла сестре много памятных вещей из отчего дома: пасхальную Агаду на двух языках, иврите и немецком, которая была напечатана в восемнадцатом веке, а, может быть, даже в семнадцатом. Она попала к Лотшин в Берлин из семейного дворца в Силезии, который нацисты отобрали у Френкелей в последний год.
Лотшин достает со дна этого большого мешка стертую от долгого употребления сковороду, и слезы текут по ее лицу. Лотшин поклялась сохранить эту жалкую сковороду, на которой они готовили в год Олимпиады 1936, до конца своих дней. Кальман тоже распаковывает вещи. Все трое охвачены волнением при появлении маленького углового треугольного деревянного столика девятнадцатого века. На нем дед хранил старые выдержанные вина. В дни ожесточенных споров с Гейнцем по вопросам бизнеса и политики, дед приглашал внука в свою комнату, и их примирение скреплялось стаканом превосходного вина.
Трех дней хватило Кальману в раскаленном домике с крышей, покрытой гудроном, со всеми прелестями проживания в коммуне. Он сбежал в Тель-Авив. Лотшин, женщина интеллигентная, тяжело трудится в роще кибуца и не жалуется. Восемь часов копает сухую землю, и ожоги от солнца расползаются по ее непокрытой коже. После двух недель тяжелых сельскохозяйственных работ, нестерпимого зноя и синяков по всему телу, Лотшин сдается. Присоединяется к Кальману, снявшему комнату на улице Адама Акоэна.
Реувен возвращается в Мишмар Аэмек. Живет в семейном доме с женщиной, старше его более чем на двенадцать лет. «Но она — сестра Бентова», — отвечает он на удивление Наоми, и взгляд его, как в детстве, полон самоуважения и гордости. Но, в общем-то, у сестры Бентова Миты Бат-Дори есть свое собственное имя. Она драматург и режиссер. Создала политический театр, цель которого — воспитать у зрителя сионистское, социалистическое, феминистское мировоззрение. В прошлом она был любовницей старожила кибуца Мишмар Аэмек Яакова Хазана. У Реувена всегда был слабость к женщинам со статусом. Как родственник Мордехая Бентова, человека большого мира, он и себя чувствует весьма уважаемым членом общества. Тем более что Бентов приглашает его на встречи с руководством кибуца. Акклиматизацию Реувен прошел довольно быстро. Его устроили водителем автобуса в транспортной компании «Эгед». Эта работа за пределами кибуца весьма подходит к его характеру. Для Наоми его присутствие в кибуце — большая поддержка. Реувен относится к ней с уважением. Он остается верен их дружбе детских и отроческих лет. Все в кибуце уже знают, что он знаком с ней с детства и старается укрепить ее авторитет. Но его зрелая подруга кривится и считает ее гордячкой. Она спросила Наоми, понравился ли ей рассказ, который опубликовала в газете «Аль Амишмар» (На страже). Наоми в ответ промолчала. Как она скажет Мите, что ее рассказы и пьесы любительские, наивные. На взгляд Наоми они довольные слабые в литературном или драматургическом отношении. И вообще, разве не смешно, что ее писания сравнивают с сочинениями Горького. Не то, что бы Горький великий писатель, как Толстой или Томас Манн. Но роман Горького «Мать» включен в программу обязательного чтения в движении Ашомер Ацаир. И Мите весьма важно, чтобы считали, что ее талант сравним с талантом коммунистического писателя, уважаемого в движении. По мнению Наоми, Мита — женщина эгоцентричная, которая не находит своего места в жизни.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу