Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Та отвечает:

— Я не Гильдштин, а — Гильдегард, — и берет бутерброд, всем своим видом делая великое одолжение, будто откусив, осчастливит весь класс.

— Гильдегард, хочешь марципан?

Она съедает марципан и прячет в портфель остальные приношения учениц.

Бертель гуляет по школьному двору. Что-то не видно Рени, которая учится в параллельном классе. Опасно выпускать на улицу дочь, если отец, еврей — депутат рейхстага от социал-демократической партии.

Германия празднует. К плакатам на стенах домов приклеены поздравления: «Да будет благословен наш любимый фюрер, что вернул нас к достойной жизни». Малыши в нацистской форме маршируют вместе с подростками, юношами и взрослыми. На улицах восстановлены порядок и чистота. Толпа движется к зданию правительства под рев труб, бой барабанов и националистические песни, распеваемые во все горло.

Бертель в одиночестве шагает по улице и внутренний голос нашептывает ей: нацисты говорят о евреях, как об исчадиях сатаны, как об отвратительно уродливых ненормальных существах, которых надо уничтожить. Евреи, кричат антисемиты, не принадлежат к человеческому обществу!

Внутренний голос атакует ее: нацисты правы. Я сама родилась с чудовищным наростом. Я уродлива, отличаюсь от всех, я ненормальна! Со всех сторон глядят на меня, словно я — чуждое и странное существо. На улицах орут: «Евреи опасны!», «Ничего нет в их вере, их раса — источник скверны!», «Смерть евреям!». Нацисты правы. Бертель ругает и хулит саму себя. Такое создание, как она, следует стереть с лица земли. Нет ей места в человеческом обществе. Ей надо умереть, уйти из жизни! Парни и девушки, чистенькие, в белых рубахах с черными галстуками, проходят мимо нее. Германия — их страна. Не ее. Покойный отец горько ошибался. Никогда она не была немецкой гражданкой, как люди вокруг нее. Германия ей никогда не принадлежала. Страна Израиля — ее родина. Тетя сионистка была права. Она со своими тремя детьми сбежала в Палестину, в свой дом, с английским паспортом.

Бертель со своим батальоном была на чрезвычайном собрании евреев в ортодоксальной синагоге на Рикештрассе. Ребята вышли потрясенные и разочарованные. Собравшиеся евреи с надеждой в голосе говорили друг другу, что у нацистов нет политической силы для управления государством. Правительство Гитлера непрочно. Нацистские министры составляют в нем меньшинство, и, вообще, это правительство раздирается противоречиями. Немцы народ законопослушный, просвещенный и культурный. Это народ поэтов, он сам исправит допущенные ошибки. Дикие националисты будут оттеснены с политической сцены.

Молодой раввин проталкивался между обескураженными участниками собрания. Он обошел зал, поднялся на возвышение и повысил голос:

— Не беспокойтесь. Бог Израиля не обманет свой народ. Гитлер успокоится. Фон Папен сделает его умеренным.

А были и такие евреи, которые считали, что не стоит сразу отвергать нацистов. Крикливый канцлер умерит свой пыл, став ответственным за власть. Нацистская идеология по книге Гитлера «Майн кампф» — «Моя борьба» — не будет им реализована. Уже были такие прецеденты в мире. Лидеры отрезвели, обнаружили солидарность всего германского народа и взяли ее за основу своей политики.

Молодые сионисты ушли с собрания в свой клуб. Они пели народные ивритские песни. Воспитатели говорили о новом положении и его последствиях. Приказали воспитанникам не приходить в школу в форме. И вспомнили британские законы об ограничении репатриации евреев в подмандатную Палестину. Когда же они вышли на улицу Бароненштрассе, то от изумления их ноги, казалось, приросли к земле. Навстречу им нескончаемым строем шли маленькие девочки, и впереди них колыхался плакат, на котором было написано большими светящимися буквами: «Мы, маленькие девочки, клянемся, что наша жизнь принадлежит нашему любимому фюреру». Потрясенные воспитатели и воспитанники не сводили глаз с малышек. Когда колонна детей прошла мимо, воспитатели решили посмотреть, что происходит на массовых собраниях у здания главы правительства. На улице смеркалось. И несмотря на предупреждение Гейнца, брюнетка Бертель заупрямилась и присоединилась к группе светловолосых воспитанников.

У рейхстага было столпотворение. Она пробивала себе дорогу среди миллионов людей, стоящих на тротуаре перед темными окнами здания и в экстазе орущих здравицы победителям. Лишь прямоугольник одного окна был освещен, и в нем было видно лицо Гитлера. Он приветствовал поднятием руки заходящуюся в истерике толпу, и море рук вздымалось в его сторону, сопровождаемое почти нечленораздельным ревом тысяч глоток: «Да здравствует наш вождь!», «Германский вождь — германскому народу!», «Да здравствует Адольф Гитлер!». На дорогах свирепствовал ужас. Команды следовали беспрерывно: «Стоять смирно!» «Выразить почести мертвым».