Петр Вайль - Слово в пути

Поискать еще в мире здание, равное тому, в котором разместилась Дрезденская галерея. Гармоничнее дворцового ансамбля Цвингер, легкого, изящного и одновременно основательного — разве что полотна, развешанные по стенам его залов. Да и вся выходящая к Эльбе площадь при Цвингере хороша — с оперным театром, кафедралом, замком.

Дрезден с XVIII столетия стал синонимом художества. То- то по сей день «Спящая Венера» Джорджоне мелькает на дрезденских улицах чаще, чем Шарон Стоун. Рафаэлевская «Сикстинская мадонна» — чаще Мадонны. При этом растиражированность Венеры вполне объяснима — красивая голая женщина, на нарах сказали бы: «сеанс». С Рафаэлем сложнее, и вот это самое любопытное. Как с Джокондой. Но у той хоть улыбка, которая завораживает и озадачивает: чего улыбается? Чему? Кому? Нам, наверное. Но откуда мог знать Леонардо, что мы так исступленно будем впериваться взглядами в его модель? С «Сикстинской мадонной» же совсем тайна: мало, что ли, Мадонн у тех же итальянцев. Но нет лица такого чистого свечения — ни на картинах, ни в жизни. И быть не может, оттого и глаз не оторвать.

За Рафаэлем и прочими художественными радостями идешь за Альтмаркт, и тот прежний ренессансно-барочный Дрезден, который был по камушкам раскатан в ночь с 13 на 14 февраля 1945 года и по камушкам собран в последующие десятилетия, — подлинное диво, которое и должен венчать несомненный и чарующий шедевр. Правильно, что Рафаэлева Мадонна здесь на трамвайных остановках: надо напоминать местным и приезжим о человеческой жестокости и человеческом величии.

Понятно, что город раздолбали, мстя за варварские бомбежки Ковентри и Лондона, но почему же выбрали Флоренцию на Эльбе? Через полгода ведь исключили же Киото из финального списка на ядерный удар.

Дрезден не пощадили. А к 60-летию той ночи, в феврале 2005-го, на торжества установки креста на церкви Богоматери, Frauenkirche , разрушенной до кучи мусора и полностью восстановленной, из Ковентри приехал сын английского летчика, бомбившего Дрезден. Он литейщик, он и отлил у себя в Англии этот крест.

«Старинные чешские сказания» Алоиса Ирасека были среди моих любимых книг в детстве. Сказки не уважал, а вот сказания — вполне. Ничего случайного не бывает — видно, как-то предчувствовал, что через десятилетия поселюсь в Праге.

То-то к Ирасеку бросился, как к родному, увидав памятник ему на Ирасековой площади у Ирасекового моста через Влтаву. Его книга вышла в 1894 году и стала такой же вехой национального самосознания, как монументальные здания Народного музея (1890) или Народного театра (1883). Вообще-то Прага — город умеренный, здесь все соразмерно человеку: ритм, ширина улиц, высота домов. Когда к большой выставке решили возвести на горе Петршин реплику парижской Эйфелевой башни, то сделали ее — только в четыре раза меньше. И разумно и практично.

Такие сооружения, вроде театра или музея, возникают как знаки возрождения духа, но и как свидетельства благосостояния. Прага в конце XIX века была в Австро-Венгерской империи богаче Вены. А соперничество здешних чехов и немцев оказалось крайне плодотворным: прекрасные дома строились наперебой, и по числу фасадов вычурно-благородного стиля модерн Прага опередит и Барселону и Париж.

На этой волне вышли и «Старинные чешские сказания». Занимательно обнаруживать, как их герои живут в городе.

Сказание «Знамя святого Вацлава». Князь Собеслав (XIII век) разбил войска германского императора, но сумел это сделать, лишь найдя копье и знамя небесного покровителя Чехии святого Вацлава, конный памятник которому на Вацлавской площади — место встреч в Праге. Здесь говорят непочтительно: «Встретимся у коня» или того пуще: «Под хвостом». Когда Чехия выигрывает нечто важное в хоккее или футболе, на монумент Вацлава влезает молодежь, обматывая жеребца Ардо государственными флагами. Другие внизу поливают проходящие машины богемским игристым.

«Девичья война». Это волновало меня больше всего. Речь о пражских амазонках, женском спецназе X века. После смерти княгини Либуши они решили не отдавать власть в руки мужчин и стали уничтожать их: тендерный геноцид. Особенно коварно убили воеводу Цтирада. Он ехал с отрядом к Пражскому Граду, как вдруг увидел красивую девушку, привязанную к дереву. Спешившись, воины пришли на помощь, и тут из кустов вылетел девичий эскадрон, изрубивший их в кнедлики. Девушку-живца звали Шарка, и когда едешь из аэропорта, то слева, еще до появления первых зданий, виден тот каменистый холм — Горная Шарка. На нем пасутся овцы, а прежде вон что бывало.