Хосе-Мария Виллагра - Антарктида

Отец Донато. Я могу объяснить вам, почему. Буквально одним словом. Это очень просто. Это так просто, что меня даже удивляет, что никто до сих пор не может догадаться. Все дело в том, что…»

Какой-то шум раздался на улице, и отец Донато со вздохом оторвался от исписанного мелким, конспиративным почерком листа папиросной бумаги, вытер выступившие на глазах слезы счастья, прошел к окну и осторожно заглянул за занавес. Конец света был в самом разгаре. Небо с одного края светилось красным. Не то в последний раз светало, не то разгоралось зарево над разрушенным реактором, и в этом багровом свечении по улице метались какие-то тени, восторженно размахивая руками.

Лестница кончилась. Ванглен толкнул дверь и оказался снаружи. В лицо брызнул, словно грязью из лужи, сумеречный свет пасмурного дня, который показался ему ослепительно холодным. После влажного подвального мрака подъезда пришлось даже зажмуриться. На улице шел промозглый дождь. Мокли дома, похожие на развалины. Их контуры едва проступали сквозь туман. Где-то в сырой мгле тлели фонари. Подводным светом мерцали витрины. Повсюду сновали люди. Все они были не легко одеты и шли понурившись, будто тяготясь своими одеждами. Или так только казалось из-за дождя? Земля под ногами была мокра и убита. Было вообще странно, что земля — под ногами. Даже голова слегка кружилась. Ванглен заставил себя поднять голову и взглянул в опрокинутое небо, сделал несколько шагов по поднебесной земле, поправил воротник плаща и с болезненным наслаждением вдохнул сырой воздух. Это еще не было болью, но вполне давало представление о том, с какой болью и с каким наслаждением может быть связано пребывание в этом мире. Ванглен совсем не чувствовал себя богом. Какой-то мужчина в длинном, до пят, плаще, проходя мимо, быстро, но внимательно глянул, точно плюнул, ему в лицо из-под мокрой шляпы, так что Ванглену невольно захотелось утереться, столько тревожных чувств и зубной боли прочел он в этом взгляде. И была в нем еще одна мысль, которая уж совсем не понравилась. Вангленом вдруг овладело необыкновенное чувство реальности происходящего. Он видел каждую соринку под ногами, каждую трещинку на мокром асфальте, влажный блеск витрин, неоновые вспышки вывесок, слышал мокрый шелест жизни вокруг. Все это было так обыкновенно, но, несмотря на это — именно благодаря этому, — ощущение кажущести всех этих подробностей, та незримая дымка, чуть заметное миражное марево, которое увидит перед своим взором каждый, если приглядится как следует, стало еще более явным. Ванглен прошелся по улице, постепенно приходя в себя на свежем воздухе. Все становилось, как обычно. Ему лишь немного странно было, что он — женщина. И было непонятно, это конец или начало? Действие закончилось или еще даже не начиналось? Люди шли, дождь падал, дома стояли. Какой-то прохожий вновь чиркнул взглядом по его лицу, и его глаза вспыхнули нездоровым интересом, и вновь Ванглена, как током, ударило выражение сомнения, которое пробивалось в каждом взгляде сквозь любой интерес, словно люди этим напряженным взглядом спрашивали друг у друга: кто ты? Тот ли ты на самом деле, кем кажешься мне? Существую ли для тебя я? И если да, то почему мы проходим мимо друг друга? Почему жизнь проходит мимо? Почему? Почему жизнь только кажется нам? «Какой сложный внутренний мир, — подумал Ванглен, ежась от капель дождя, попавших за воротник. — Даже странно, что весь смысл его существования сводится лишь к поиску числа Пи».