— А театра там нет?
— Диссиденты каждую зиму разыгрывают подряд все пьесы из сборника Эйба Хейвуда. А я ездил в Манчестер, когда мне хотелось посмотреть что-нибудь поинтереснее. В Дафтоне нет никаких развлечений.
Мы с Чарлзом никогда не называли Дафтон иначе, как Мертвецкой, а муниципальных советников и крупных должностных лиц — всех, в сущности, кто был нам не по душе,— мы называли «зомби» [1] Зомби — по поверью некоторых африканских народностей,— мертвецы, оживленные силой колдовства, но лишенные человеческой души.— Прим. ред.
. Поначалу все они у нас были перенумерованы. «Зомби номер три,— говорил, бывало, Чарли о своем начальнике, директоре библиотеки,— сегодня соизволил сострить. Это трогательно, до слез, когда они пытаются притворяться живыми, n’est-се pas? [2] не правда ли? ( франц. ).
» Но после того как появился Зомби номер десять, стало трудно не путаться в номерах, и мы приняли другую систему. «Жирный Зомби снова разбавлял пиво водой,— замечал я, увидев, что хозяин „Дафтонского всадника“ прогуливается в новом шерстяном костюме.— Этот новый саван он не мог приобрести честным путем». Был у нас и Зомби Чистоплюй — бакалейщик, который вечно толковал о своем пристрастии к воде и мылу, был и Улыбчивый Зомби — дававший деньги в рост, было и много других. Мы знали всю подноготную жителей Дафтона. Мы знали, например, куда больше, чем могли себе вообразить двое самых видных граждан нашего города: Зомби Адюльтерщик и Зомби Чадолюб. Иначе нас с Чарлзом в два счета выгнали бы с работы.
— А здесь, в Уорли, есть неплохой любительский театр,— сказала миссис Томпсон,— «Уорлийские служители Мельпомены». Глупое название, по правде говоря. В следующий раз, когда наши любители соберутся, Джо, вы непременно должны прийти тоже. Увидите, они ухватятся за вас. Мужчина — это находка.
Я удивленно поднял брови.
— Мужчина-актер, хотела я сказать,— улыбнулась она.— Впрочем, молодые красивые холостяки тоже в большом спросе. Приходилось вам когда-нибудь выступать на сцене?
— Очень мало, на любительских концертах в армии. А в Дафтоне у меня почти не было свободного времени, да и, по совести говоря, меня не очень-то увлекают все эти «Беспутный Берни бьет баклуши» или «Простушка Пегги получает приз».
— Ну, это вы только что сочинили,— сказала миссис Томпсон, однако я заметил, что моя выдумка пришлась ей по вкусу.— Впрочем, нельзя не признать, что вышло похоже, вполне в духе Хейвуда.
— Это не мое изобретение, а Чарлза,— сказал я,— моего друга Чарлза Лэффорда. Мы с ним дружим с детства.
— И вы очень к нему привязаны?
— Мы с ним как братья. А может, даже и больше, чем братья.
Мне вспомнилось круглое лицо Чарлза, его нелепые роговые очки, веселое и невинно-нахальное выражение его глаз. Я всегда говорил, что Чарлз похож на загулявшего священника. Мне показалось вдруг, что я слышу его глубокий, чуть сиповатый голос, слышу так отчетливо, словно Чарлз где-то тут рядом: «Тебе нечего делать в Дафтоне, Джо. Удирай отсюда, покуда ты сам не превратился в зомби… В Уорли с зомби будет покончено, Джо. Запомни это. Никаких зомби больше ».
— Вам будет его не хватать,— сказала миссис Томпсон.
— Да. Но я с этим справлюсь…— Я замолчал, не умея выразить словами то, что чувствовал.
— Мне кажется, мужская дружба гораздо крепче женской,— заметила миссис Томпсон.— И вместе с тем не так эгоистична. Мужчины не стоят друг у друга на пути.— Она не сказала, что понимает то, чего я не договорил, но это было ясно из ее слов. Со свойственным ей тактом она избавила меня от замешательства и неприятной необходимости объяснять, что разлука с Чарли отнюдь не убивает меня, хотя я и не остался к ней нечувствителен.
Часы пробили половину первого, и миссис Томпсон сказала, что ей надо пойти заняться обедом. Когда она ушла, я закурил сигарету и подошел к камину. Над каминной полкой висела большая фотография какого-то юноши в форме военного летчика с белым значком-крылышком на фуражке. У него были темные волосы, крупный, твердо сжатый рот и густые брови. Юноша улыбался одними глазами — как миссис Томпсон. Он был хорош собой, более того, он был обаятелен — свойство, которое очень редко может передать фотография.
Обаяние было излюбленной темой наших бесед с Чарлзом: нам казалось, что знай мы только, где и как пустить в ход наше обаяние, и карьера была бы нам обеспечена. Наличие обаяния само по себе еще не давало гарантии успеха, но мы замечали, что оно сопутствует честолюбию, как рыбка-лоцман — акуле. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это качество слишком высоко ценилось в Дафтоне. Грубоватая прямота была больше в ходу. Чарлз говорил, что в этом городе каждый старается вести себя так, словно он дал подписку всем своим поведением отвечать традиционному облику йоркширца, который режет правду-матку и скрывает под грубой оболочкой золотое сердце. Но вся беда в том, добавлял Чарлз, что на самом-то деле у них под грубой оболочкой скрываются такие же злые и низменные сердца, как у любого представителя Лощеного и Коварного Юга. Впрочем, дафтонцев тоже не приходилось особенно винить, думается мне. Им негде было набраться элегантных манер. Молодой человек, глядевший на меня с фотографии (несомненно, сын миссис Томпсон, погибший во время войны), уже с колыбели имел все необходимое для того, чтобы его природное обаяние могло свободно развиваться. Поразительно все же, как часто золотые сердца и серебряные сервизы сопутствуют друг другу.
Читать дальше